Маленький свободный народец

— Ну, если ударишься головой об этот низкий потолок, определённо сможешь выставить иск о причинении телесных повреждений, — ответил жаб. — Хм… Это я только что сказал?

— Да, и надеюсь, уже пожалел, что не промолчал, — сказала Тиффани. — Но почему ты это сказал?

— Не знаю я, не знаю… — простонал жаб. — Прости, о чём мы говорили?

— Я спросила: чего Фигли ждут от меня? Что я должна делать?

— О, по-моему, это происходит не так. Ты теперь кельда. Это ты говоришь, кому что делать.

— А почему Фиона не может быть кельдой? Она же пикста!

— Не могу тебе сказать.

— Может, я пррригожусь? — раздался голос у Тиффани над ухом.

Она обернулась — позади неё, на галерее, стоял Вильям Гоннагл.

Вблизи стало заметно, что он во многом не похож на других пикстов. Его волосы не торчали во все стороны, а были собраны в аккуратный конский хвост. Татуировок было меньше. И говорил он иначе, медленнее и чётче, налегая на «р», отчего оно рокотало, как барабанная дробь.

— Э-э, да, — сказала Тиффани. — Почему Фиона не может стать кельдой?

Вильям кивнул.

— Хоррроший вопрррос, — признал он вежливо. — Однако кельда ведь не может взять в мужья своего брррата. Фионе придётся найти дррругой клан и стать женой одного из его воинов.

— А почему воин из другого клана не может прийти сюда?

— Потому что его тут не знают. И не будут уважать. Никакого ррреспекта, — объяснил гоннагл. Последнее слово прогрохотало, как горная лавина.

— Ах вот как. А… что ты начал говорить про Королеву, когда тебе не дали сказать?

Вильям смутился:

— Не знаю, могу ли я рррасказывать тебе…

— Я — ваша временная кельда, — твёрдо сказала Тиффани.

— О да. Что ж… В былые вррремена мы жили в мире Коррролевы и служили ей. Тогда она ещё не была такой холодной. Но она пррровела нас, и мы восстали. То были мрррачные времена. Мы ей не по нррраву. И более я ничего не скажу, — закончил Вильям.

Фигли входили в пещеру кельды и выходили снова. Что-то там творилось.

— Они хоррронят кельду в дррругой пещере, — пояснил Вильям, угадав мысли Тиффани. — Рядом с прррошлыми кельдами.

— Я думала, они будут… не такие тихие, — призналась она.

— Она была им матерью, — сказал Вильям. — Им не до криков и не до слов. Их серррдца слишком полны скорррбью. Когда придёт время, мы спррравим по ней тризну, дабы её возвррращение в Догррробный миррр прррошло легче. И вот тут уж будет шумно, поверь мне. Мы будем танцевать Пятьсотдвенадцатерной рил{19} под «Чёрррта в стряпчих», есть и пить, а наутррро головы у моих племянников будут пухлые и огррромные, как овцы. — Старый Фигль мимолётно улыбнулся. — Однако до тех поррр каждый вспоминает её в тишине. Мы не оплакиваем умерррших, как вы. Мы оплакиваем тех, кто остался.

— Она и тебе была матерью? — тихо спросила Тиффани.

— Нет, — ответил Вильям. — Она была мне сестрррой. Ррразве она не говорррила тебе? Когда кельда отпррравляется в чужой клан, она берёт с собой нескольких бррратьев, чтобы не быть одной сррреди чужаков, оно ведь слишком тоскливо. — Он вздохнул. — Ррразумеется, потом она рррожает много сыновей, и ей уже не так одиноко.

— Но тебе одиноко, — сказала Тиффани.

— А ты сообррразительная, надо признать, — сказал Вильям. — Когда всё будет кончено, я попрррошу новую кельду отпустить меня обррратно в горрры, к моей ррродне. Здесь хорррошие тучные земли и хоррроший клан, но я хочу умереть среди ррродного вереска. Прррошу пррростить меня, кельда. — Он отошёл и растворился среди теней.

А Тиффани вдруг страшно захотелось домой. Может, просто тоска Вильяма передалась ей, но почему-то она почувствовала себя в пещере как в ловушке.

— Выберусь-ка я на свет, — сказала она жабу.

— Хорошая мысль, — одобрил он. — Тебе ведь ещё надо найти место, где время не такое, как везде.

— Но как? — всхлипнула Тиффани. — Время ведь нельзя увидеть!

Она сунула обе руки в нору, ведущую наружу, и кое-как вытащила себя на воздух…

На ферме были большие старые часы, время на них устанавливали раз в неделю. То есть когда отец отправлялся на рынок в Ивовые Ключи, он заодно смотрел там на башенные часы и, вернувшись домой, переводил стрелки домашних часов в то же положение. Всё равно никто по ним время не определял. Все смотрели по солнцу, а солнце не врёт.

Тиффани легла на землю среди колючих кустов, неумолчно шелестящих на ветру. Курган, словно остров, плыл по бескрайнему морю трав. Поздние примулы и даже несколько потрёпанных наперстянок цвели под защитой корней боярышника. Передник лежал рядом, там, где она его оставила.

— Она могла бы просто сказать мне, где искать, — пожаловалась Тиффани.

— Нет. Она не знала, где это, — сказал жаб. — Знала только, по каким приметам можно найти нужное место.

Тиффани осторожно перекатилась на живот и стала смотреть на голубое небо по ту сторону завесы склонившихся к самой земле ветвей.

— Думаю, мне надо поговорить с Хэмишем, — сказала она.

— Верно, хозяйка, — раздалось у неё над ухом.

Тиффани повернула голову:

— И как давно ты тут?

— Завсегда, хозяйка, — ответил Фигль.

Из-за веток и из-под листьев показались и другие пиксты. Их было не меньше двух десятков.

— Вы всё время наблюдали за мной?