Одна женщина уволилась с работы – ее ненавидел начальник. И очень дурно о ней отзывался. И готовил проверку, чтобы уличить ее в ошибках. Это ей коллега рассказывала – она это точно знала, ей начальник сказал. Коллега лгала, чтобы место занять… А другому мужчине сказали, что не видать ему повышения. И начальник принять его не может. Так и сказал начальник: «Некогда мне всяких идиотов принимать!» Так ему дословно передали. Он рассердился и ушел с работы. Потом начальника встретил, помыкавшись, долго не мог найти место. И начальник прямо ахнул – ничего подобного он не говорил. Или вот одну женщину выпустили из тюрьмы – дело было в годы репрессий. Зима, ночь, дикий холод… Она побрела к маме, с которой у нее были так себе отношения. Но все равно мама ведь! Мама не выгонит! Тем более она уже кровью кашляла и перебои в сердце были. Они добрела, поднялась по лестнице, а ей тетя открыла. Мамина сестра. В ее халате и серьгах. И приказала убираться прочь! Мать якобы ее прокляла и велела гнать в шею, если она придет. И пинками спустить с лестницы. И велела сейчас же позвонить в милицию, чтобы дочь снова забрали в тюрьму. Дочь заплакала и ушла, нашла приют у дальних знакомых. И тяжело болела. А тетя маме рассказала, что дочь пришла пьяная, ночью, с папироской, цинично ругалась и требовала денег. В компании мерзких бандитов и бродяг. И чуть эту тетю не убила. Хотела ограбить! Вот и все. Много лет мать и дочь не общались, а потом все выяснилось, но было поздно, непоправимо поздно. Мать умирала. Вот такие истории происходят часто, очень часто. Оговорить кого угодно можно. Слова извратить, смысл перевернуть, приписать злые умыслы, выдернуть из контекста или просто оболгать, и все. И добиться своего. И преспокойно улечься в теплую постель – чужую, в чужом халате и серьгах… Не надо слишком верить плохому. Надо пойти и спросить. Отодвинуть с пути тетю и пройти к маме, к начальнику, к другу – лично спросить! И многих драм тогда можно избежать. Но люди почему-то так быстро верят дурному. А это нехорошо. Ведь человека оболгали, оклеветали, и надо спросить лично, чтобы восстановить справедливость.
Громадный. И очень дешево; это мы через деревню ехали, я в магазин зашла, а муж с собачкой в машине остался. Я купила этот громадный арбуз. Даже не знаю зачем. Я арбузы не очень-то люблю, но просто даром такой громадный ярко-полосатый арбуз! Как не купить! Какой-то покупательский инстинкт сработал. И настроение стало как в детстве, когда дедушка приносил арбуз… Но тут я шагнула за порог и поняла, что погорячилась. Машина далеко, муж не видит, что я шатаюсь под тяжестью арбуза. И вот-вот я его просто уроню! И подошел мужчина со стрижкой ежиком. Грязно и бедно одетый. Лицо круглое, опухшее. Пьяница, короче говоря. И с ним собачка маленькая, рыжая. И мужчина говорит: «Разрешите вам помочь!», и берет арбуз у меня – вот прямо в последнюю секунду. И спрашивает, куда нести. И радостно на арбуз смотрит, и так улыбается хорошо. Как, наверное, он улыбался, когда был маленьким мальчиком. Как я улыбалась, как мы все улыбались в детстве, когда видели большой-пребольшой полосатый арбуз. Наверное, он был добрым мальчиком. Воспитанным. Наверное, мама его учила помогать, если нужно. И вежливо предлагать помощь. И он стал седым дядькой. Пьянчугой, как говорят. И жизнь прошла. А полосатый августовский арбуз – вот он, как прежде. Тяжелый и спелый, наверное! И пусть он чужой – все равно улыбка появилась на этом побитом жизнью лице. Как у ребенка. Потому что у некоторых людей в душе остается хороший ребенок; и он иногда делает хорошее и улыбается. Это и есть душа. И сердце сжалось у меня немного вдруг. И я сказала: «Берите, это вам от друзей!» И быстро убежала в машину – он меня не догнал, арбуз-то громадный. Он даже помахать не мог – не догадался поставить арбуз на землю. Так и стоял. И улыбался. И в эти секунды он был хороший – мы все иногда бываем очень хорошими. Недолго, но бываем! И пусть этот арбуз ему будет от всех нас. Просто так. Пусть. Собачка за мной побежала к машине; я ее покормила эчпочмаками. Собачка тоже хорошая. На мою похожа. Мы все похожи немного, вот что я думаю. Мы же люди…