В Томбукту я без конца вспоминал роман Кобо Абэ «Женщина в песках». Вся жизнь этого города связана с песком. Он везде и всюду. Даже в хлебе, который здесь выпекается в старинных глиняных печах, какими пользуются в Томбукту уже многие века. С рассветом эти печи начинают дымить по всему городу. Небольшие лепешки с помощью маленькой лопатки с длинной ручкой наклеиваются на внутренние стенки раскаленной печи, быстро запекаются на жару и через минуту-другую вынимаются на расстеленный у печи платок. Сероватый хлеб, пачкающий руки пеплом, довольно вкусен, но песок постоянно скрипит на зубах.
Из песка состоят редкие и тощие грядки, на которых часть жителей пытается выращивать овощи. Эти грядки мгновенно поглощают воду, и через несколько минут не остается никаких следов полива. Песок засыпает местами асфальтированную дорогу, ведущую в аэропорт. Пустыня окружает город со всех сторон, и многие жители на ночь уходят спать в песок, чтобы не страдать от жары и комаров. В песке молятся, играют в футбол. В песке проводятся уроки физкультуры у школьников. В песок, как правило, ходят гулять с детьми. Среди барханов влюбленные нередко назначают друг другу свидания.
За городом в песках живут туареги. Со своими ремесленными изделиями они буквально преследуют иностранцев от самого аэропорта, приходят в гостиницу и навязчиво (при этом без конца извиняясь) предлагают «старинные» мечи, браслеты и т. п. Ремесленники достают из мешков незамысловатые украшения, маленькие имзады, металлические мундштуки. Если им все-таки так и не удается что-нибудь продать, тогда они пытаются заманить иностранца на прогулку на верблюде в свою стоянку, чтобы выманить деньги там.
Мохаммед Аг Мосса долго выбирал момент, чтобы приблизиться ко мне. Наконец, потупив взор, подошел:
— Не желает ли месье совершить прогулку на верблюде?
— Куда?
— В мою деревню.?
— А что я там буду делать?
— Посмотрите, как живут туареги. Я угощу вас туарегским чаем. Может быть, вы купите наши изделия, — сказал он тихим голосом.
— Ты кто? Ремесленник? Малем?
— Я?! — он выпятил грудь и сверкнул глазами. — Я настоящий туарег. Я скотовод.
— А почему же ты не со своим стадом, а здесь, в кемпинге?
— Скота нет. Засуха. Осталось немного коз. Те, кто были со стадами, ушли на юг, к Мопти.
— Чем же ты живешь?
— Катаю туристов на верблюде. Показываю нашу стоянку.
Я уже писал об изменениях, происходящих в жизни туарегов. В Томбукту также была масса тому примеров. Целыми днями напролет взрослые туареги дремали в тени домов и редких деревьев или часами играли в древнюю игру
У меня выдался свободный вечер, и я не смог отказаться от экзотической прогулки верхом на верблюде за четыре километра от Томбукту. Поездка, после которой три дця я не мог сидеть.
Старого, покрытого шрамами рыжего верблюда заставили опуститься на землю, и Мохаммед с ремесленниками помог мне вскарабкаться в седло под смех проходивших мимо женщин белла. Позади меня на него с моими фотоаппаратами взобрался еще один Мохаммед, старшина клана здешних ремесленников. Покрикивая, Мохаммед потянул веревку. Верблюд встал, и мы тронулись через пески.
Стоянка племени бокият была обычным туарегским лагерем, рассредоточенным на большой территории. Тут и там было разбросано несколько больших семейных палаток из соломенных циновок. На землю опускалась вечерняя прохлада. У колодца два туарега поили коз, доставая воду черным кожаным ведром. Женщины занимались ребятишками, а мужчины, устроившись в кружок, курили и готовили чай.
Мне пришлось отведать этого очень сладкого зеленого чая из липкого (видимо, уже давно не мытого) маленького граненого стаканчика. — Из таких стаканчиков все малийцы пьют чай. Бамбара долго кипятят зеленый чай на огне, доваривая его почти до черноты. Туареги доводят чай до кипения и сразу снимают с огня. Однако и те и другие кладут в чай очень много сахара.
Затрм передо мной набросали целую гору изделий из крашеной кожи, янтаря, металла, камня. На традиционных туарегских копьях висели украшения, вырезанные из жести банок из-под «кока-колы» и пива. Ничего другого не оставалось, как кое-что купить. Но после этого началось настоящее вымогательство. По очереди, — тайком друг от друга подходили ко мне туареги, и начинался примерно такой диалог.
— Патрон, мы с тобой пили чай. Кто пьет чай с туарегом, становится его другом. Теперь мы друзья. Уходя, ты должен оставить сувенир на память.
— Какой? — интересовался я.
— Можно деньги, — был ответ.
Я доставал билет в тысячу малийских франков (десять французских) и протягивал моему «другу».
«Друг» гневно сверкал глазами и говорил:
— Ты что! Разве это деньги? Это обида для туарега! Я пожимал плечами и убирал билет.
— Давай сюда, — воровато оглядываясь, торопливо говорил «обиженный» мной «друг».
Вскоре на его месте появлялся новый. Кошелек худел. Пора было уносить ноги. Некогда гордые воины сегодня превратились в попрошаек.