Малиновые облака

Он не помнил, сколько пролежал без сознания, может, час или два, а может, и весь день. Когда очнулся, то почувствовал жар во всем теле. Страшно хотелось пить. Горло пересохло, а язык, казалось, намертво прилип к небу. Вокруг никого не было: ни танков, ни фашистов. Отступили или нашли другую переправу, этого Григорий не знал. Только головной танк, все-таки рухнувший с моста в реку, наполовину торчал из воды, как каменное поверженное чудовище.

Григорий встал, шатаясь, спустился к реке. Припал к теплой воде пересохшим ртом, пил долго, с передыхом, будто только сейчас закончил свою трудную работу.

Потом по лесной дороге, по которой ушли его товарищи, направился и он. Много раз падал, терял сознание и уже не помнил, как очутился в сторожке у лесника, который месяца два лечил его разными травами. Когда стало полегче, проводил в партизанский отряд, где Григорий окончательно поправился. А поправившись, наравне со всеми стал сражаться против врага: взрывал эшелоны, мосты, уничтожал полицаев и предателей.

Много раз был ранен. А в одном бою, когда немцы начали основательно прочесывать лес, чтобы покончить с партизанами, Григории едва остался жив. Рядом разорвалась мина, изуродовав ему и руки, и ноги. Командование отряда вместе с другими тяжелоранеными переправило его через линию фронта самолетом в Москву.

Так он впервые оказался в госпитале, где встретил Надю, которая работала санитаркой. Она часто подходила к койке Григория даже просто так, без всякой причины, ждала, когда он откроет глаза. Она ухаживала за ним, как мать. И руки у нее были такие нежные, а глаза такие ласковые, что всякий раз Григорий чувствовал, как становилось ему легче. Однажды сквозь сон он услышал, как хирург спросил у Нади:

— Это твой муж?

— Мой, — ответила Надя.

— М-да, — задумчиво протянул хирург. — Ну что ж, попробуем. Подождем…

Григории открыл глаза: хирург и сестра стояли у его изголовья и пристально смотрели на нею. Надя не покраснела и не отвела взгляда. Когда хирург ушел, она сказала ему:

— Ты не сердись, что назвала тебя своим мужем. Это я так, чтобы тебе легче было. Тебе ведь хотели ампутировать ногу, я попросила, чтоб подождали. Как жена, понимаешь?

— Спасибо, — Григорий взял маленькую руку сестры и крепко пожал. Надя не отняла руку, а пересела ближе к нему. От нее пахло лекарствами, и руки у нее были желтыми от йода.

Теперь она всем говорила, что Григорий Семенов ее муж, она всегда была рядом с ним и просила, чтобы их не разлучали. Благодаря ее старанию и бережному ухаживанию нога, которую хотели ампутировать, зажила, да и старые раны уже меньше беспокоили его. Одно ему было непонятно: почему девушка так привязалась к нему, что тронуло ее сердце? Разве мало в госпитале более здоровых мужчин?

Вот они скоро доживут свой век вместе, а на этот вопрос Григорий Якимович до сих пор де может найти ответа. А может, и не надо искать?

Когда он поправился и стал ходить, комиссия решила выписать его и отправить домой.

— Свежий воздух, здоровая пища быстро поставят вас на ноги, — сказал лечащий врач. — Отдыхайте, набирайтесь сил. Кто у вас есть дома-то?

— Никого.

Гриша вспомнил родную деревню Атламаш, свою девушку Лизу. Ждет или давно уже вышла замуж? Пред тем как ему остаться одному у моста, за день до этого боя, он написал письмо в деревню. Может, Лиза и ответила ему, но где это письмо? Уже в госпитале он написал второе письмо. И опять не получил ответа. Вот и думай, что хочешь. Скорее всего, вышла замуж — забыла.

— Одному без помощи вам будет нелегко, — прервал его раздумья врач. — Может, поживете пока в доме инвалидов?

— Не хотелось бы.

Про этот разговор узнала Надя и на следующий день спросила у Григория.

— Тебя выписывают из госпиталя?

— Да, хотят выписать.

— Куда же ты надумал ехать?

— Не знаю.

— А обо мне не подумал? Или я ничего не значу? — обиженно произнесла Надя. — Понравился ты мне, Гриша. Поедем ко мне, насовсем. Ни одним словом не попрекну.

— Да как я могу предлагать себя, такого калеку? — вымолвил он с трудом.

— А ты не думай о плохом… Силой не могу заставить… Поживешь у меня, пока не поправишься. Если я тебе не по душе, можешь уехать, когда тебе захочется.

Он согласился, и в тот же день они вышли из госпиталя вместе. Взяли билет на поезд, который отправлялся на юг, и уехали на ее родину, в станицу Дубовлянки.

7

Он сошел с автобуса, повернул направо и быстро дошел до своей деревни Атламаш. Или оттого, что всю дорогу думал о своей жизни, или оттого, что путь к родной деревне стал короче, он совсем не почувствовал, как прошло время.

Было прохладно. Весна еще не вступила в полную силу. Пашни были сырые, дорога только начала подсыхать… Вот он подошел к полевым воротам, взглянул на знакомую улицу — и будто что-то оборвалось в нем. Он прислонился к почерневшему от времени и непогоды телеграфному столбу и долго стоял так, закрыв глаза, роняя горькие слезы. Как встретят его? Что скажут?