Мальинверно

Позвольте представиться: меня зовут Ипполит, я конюх в трактире «Золотой лев». У меня кривая нога, и я тайно влюбился в мадам Бовари с первого же раза, когда ее увидел. Ради нее я решился на операцию в надежде излечиться и покорить ее сердце; только ради нее я принес себя в жертву ее амбициям, заключавшимся в руках ее мужа, доктора Шарля, ибо, хоть у меня и была нога косолапой лошади со сморщенной кожей, усохшими связками, толстенным большим пальцем и ногтями твердыми, как гвозди для подковки копыт, я все же бойко труси́л, как дикий козленок. Ради ее любви я дал перерезать себе ахиллесово сухожилие и стойко переносил судороги опухшей и гниющей ноги, лишь бы она ежедневно меня навещала, ободряла и даже ласкала, ибо когда она клала мне руку на лоб, я закрывал глаза и чувствовал себя счастливым, несмотря на распространявшуюся гангрену и запах, который она издавала. Мне хотели выправить ногу, но пришлось ее отрезать. Я думал об Эмме, когда скальпель рассекал мои мышцы и нервы, когда весь город содрогнулся от моего душераздирающего вопля, похожего на рев животного, которому перерезают горло. Она подарила мне деревянную ногу стоимостью в триста франков, оклеенную пробковой крошкой, с пружинными сочленениями, – это был сложный механизм, заправленный в темную штанину, с лакированным ботинком на конце. Мало-помалу я вернулся к своей работе, но надежду покорить сердце Эммы потерял навсегда. Я мог только издали смотреть на нее, когда она шла на свои тайные свидания, смотреть и смотреть без конца. Посмотрев на нее последний раз, уже лежащую в гробу, с потемневшим от мышьяка лицом, я навсегда оставил Ионвиль.

Потому что я знаю, что в женщину можно влюбиться даже издалека, наблюдая за ней, воображая ее, видя во сне. Тому, кто хочет любви, много не надо. Порой достаточно одной фотографии.

В тот вечер я увидел ее впервые.

Перед закрытием кладбища я пошел на могилу Эммы с другой, чем по обыкновению, стороны. Свернув за угол, я увидел ее на боковой дорожке, сокращавшей путь от центральной аллеи к месту, где лежала моя любимая. Увидел со спины, как она удаляется от центра гравитации, в котором находился я. Глухое приталенное платье, волосы собраны в пучок, черные туфли. Я почувствовал, что приди я минутой раньше, я застал бы ее здесь, на моем месте, перед фотографией.

За все время, что я служу сторожем, я лицезрел лишь мельника на этой отдаленной и забытой тропе. А теперь эту ускользающую женщину.

Я ждал, когда она выйдет на центральную аллею, чтобы увидеть ее по крайней мере в профиль, но в тот миг, когда она туда поворачивала, послышался грохот.

В соседнем ряду могил вдова Маларозы разбила стеклянную вазу, закричала в голос, заметила меня, позвала, и я отправился ей на помощь – собрать осколки стекла и вынести их на обочину дорожки. Потом повернулся в поисках незнакомки.

День выдался подобающим для видений: с неба лился такой разреженный, неощутимый и умиротворяющий свет, что этот уголок земли, обрамленный стройными тополями, усеянный крестами и надгробиями, казался окутанным такою легкостью, какая может быть только в раю.

Силуэт ее различался вдали, она казалась мерцающим видением, дрожавшим как лист, и я почему-то вспомнил Мимнерма[11]: как дрожащие листья мы живем только миг.

Она была уже далеко, догнать ее не представлялось возможным, но все же я бросился за ней, в надежде, что ее задержит какое-нибудь препятствие на пути. Но так не вышло. Она исчезла, словно растворилась.

Я остановился у ворот, ждал, долго и напрасно.

В пять минут седьмого накинул на калитку цепь, навесил замок, в это время ветер унес лежавшие рядом на земле неподвижные листья.

Глядя на яичницу в тарелке на кухонном столе, я пытался понять, в силу какой неисповедимой вселенской воли я решил, что женщина в черном имеет какое-то отношение к Эмме. Я не видел ее лица, а потому она становилась абстрактной сущностью, призраком, тенью.

Есть не хотелось, я взял тарелку и поставил ее на плиту.

Переоделся ко сну и улегся в кровать с книгой, но через несколько страниц закрыл ее и, чтобы отогнать мысли, назойливо крутившиеся в голове, совершил действие, показавшееся мне естественным: взял фотографию Эммы и положил ее рядом на подушку: повернувшись на бок, я мог бы увидеть ее глаза и представить лежащей рядом.

С ней я не чувствовал себя одиноким. Погасил свет, повернулся на бок и обнял ее.

14

Япроснулся с ней в объятиях.

Начиная с той субботы я взял за привычку держать ее фотографию на подушке, рядом с собой. Убирая по утрам постель, я оставлял ее в кровати и натягивал простыню почти ей под подбородок.

Работая на кладбище, узнаешь такое, что нормальному человеку даже в голову не придет. «Справочник хранителя кладбищ» на пятнадцати страницах не предусматривал, как любое уважающее себя пособие, все мыслимые и немыслимые случаи, поэтому все лакуны в нем, какого бы характера они ни были, можно было заполнять по собственному усмотрению.