С Измаилом было покончено. Я встал со стула: каждый раз, расправившись с кем-нибудь, я должен был сделать передышку, поменять позицию, подышать свежим воздухом, поэтому я выбрался на балкон, выходивший на площадь Святого Акария, и сделал глубокий вдох.
Во второй половине дня в городе наблюдалось необычное оживление: люди шли то из церкви, то останавливались у фонтана глотнуть воды, то выскакивали из переулков и в них же скрывались. Как массовка на съемках фильма. Я вернулся к столу, стал просматривать газеты, которые потом отнесу в читальный зал; после хроники местных событий, которую я обязан был знать в силу профессионального долга, я перешел на страницу похоронных объявлений.
Пока взгляд скользил по маленьким бумажным могильным плитам, состоявшим из велеречивых слов, соболезнований, воспоминаний, я подумал о толпах людей, которых только что видел, и в голову мне пришла затейливая мысль: Измаил умер, но об этом никто не знал, толпы людей шли по городу и не знали, что пару минут назад утонул величайший знаток океанов; мне показалось это несправедливым по отношению к ним – вот, например, на тридцать второй странице газеты оповещали о золотой свадьбе Иосафата Бадолато и Альцины Чентраки.
И меня посетила мысль. Оставалось еще полчаса до встречи со стариком Боньятуро. Вывесить обычную похоронную табличку я не мог, поэтому взял листок бумаги и написал объявление, что сегодня библиотека закрывается раньше, в пятнадцать сорок пять.
Бросил лежавшие в беспорядке книги, закрыл окна и двинулся в путь.
Вошел в бар. Телефонная кабина находилась в глубине зала, где шла игра в карты. Я набрал номер, записанный на бумажке.
– Траурные объявления, добрый день, ваше имя и фамилия.
Визгливый голос незамедлительно дал мне понять абсурдность моего поступка, и я уже собрался повесить трубку, однако полная анонимность была отличной защитой, чтобы продолжить абсурдную игру.
Я пробормотал что-то невразумительное.
– Теперь имя и фамилию покойного, будьте добры. У вас есть свои слова или хотите взять стандартную формулировку?
– Измаил.
– Фамилия.
– Без фамилии, я продиктую слова.
– Слушаю вас.
– Вчера, в 14:31, не стало того, кого называли Измаилом. Первую половину жизни он провел в плаваниях, спасаясь от штормов, другую посвятил описанию жизненных бурь. Он погиб в океане, окутанный вечным саваном, сотканным из нитей жизни и слов.
На этот раз умолкла барышня.
– Похороны состоятся завтра в 15:30 в церкви Святого Акария в Тимпамаре.
Снова молчание.
– У меня все.
Девушка объяснила, как оплатить счет. Я попрощался и повесил трубку.
По другую сторону бара, прислонясь к стене, стоял Паргелия. Жестом попросил меня остановиться и подошел: «Все сделано, оплатил тот участок земли рядом с моим Маркантонио. Дома бумаги лежат. Так что теперь полагаюсь на вас».
Могильщик и Боньятуро явились ровно в четыре. У него был череп идеальной формы, как у Квикега. Моему искаженному воображению он представился как самоуверенный капитан, явившийся в сопровождении своего ампутированного органа, стараясь скрыть свою деревянную ногу, благодаря которой мог передвигаться. В больнице ему предложили протез, но он от него отказался: