Мальинверно

Сидя за пяльцами, Роксана посматривала в окно на падавшие желтые листья; падая и кружась, они лишь демонстрировали красоту полета и не заботились о том, что, упав на землю, сгниют, ибо только это нам и дано – превращать падение в красоту.

Все рождается в минуту и в минуту гибнет.

Она инстинктивно прижала руку к груди, где хранилось пожелтевшее письмо со следами слез и крови.

Она закрыла глаза и почувствовала бесконечность неизреченной любви и боль двойной утраты того, кого по-настоящему любишь.

Накатила черная тень забвенья. И комната будто обледенела, как обледенело тело ее.

Благородные души не знают, что им делать со счастьем: жить, ожидая безнадежно, – единственная их участь.

Она закрыла глаза, и больше они не открылись.

Маргарита была точна, как часы, она вошла после второго удара колокола, извещающего о закрытии кладбища. Она была восхитительна. Волосы заплетены в косы и красиво уложены на голове, макияж, подобающий невесте. В руках она держала пакет.

– Где здесь можно переодеться?

Я показал на покойницкую и накинул на ворота железную цепь.

– А это держите вы, – она протянула мне позолоченную коробку, в которой хранят драгоценности.

Скрылась за дверью, и я почувствовал бесконечную грусть – я согласился на это бракосочетание, но увидев, как серьезно к нему относится девушка, ощутил убожество этой инсценировки. Я на секунду растерялся, но дверь покойницкой открылась, и появилась невеста в черном.

Маргарита была великолепна: накануне она купила себе белое свадебное платье и перекрасила его в черный цвет, далеко не совершенный, с разводами, пятнами, подтеками, с черными точками, как живописное полотно, выставленное под дождь, но несовершенство было безупречным, его, казалось, раскрасила боль, дрожащие от ярости руки и не просыхающие от слез глаза.

Вблизи послышался раскат грома, не вписывавшийся в гармонию цветущей весны и долетевший до нас, как зов колокола.

Она была великолепна: ей не хватало смелости поднять глаза, ее взгляд был устремлен на носки туфель, возможно, и она, обряженная невестой, почувствовала убожество инсценировки, может, и она подумала: Боже, что делаю, и опустила глаза, чтобы видеть во всем только черное.

Но в ту минуту, когда ее охватили сомнения, именно я, Астольфо Мальинверно, ослепленный ее великолепием, вернулся к иллюзии и набрался сил на двоих:

– Ни разу в жизни не видел столь прекрасную невесту.

Небо внезапно нахмурилось, эхо отдаленного грома долетало до нас, как гомон голосов свадебного кортежа, входящего в церковь.

Маргарита украдкой улыбнулась, подняла глаза и встретилась взглядом с моими:

– Вы вправду говорите?

– Вашему Федору повезло, счастливчик.

Она чуть не расплакалась, но сдержалась, подобрала юбку и протянула мне руку:

– Не соблаговолите ли, синьор, сопроводить меня?

Я не мешкал: предложил ей руку, как любящий отец, и мы двинулись, оба хромые: я – на ногу, она – с замирающим и спотыкающимся сердцем.

Стал накрапывать дождик. Падая на платье, вода смывала краску. С ресниц смывала тушь, стекавшую по щекам черными ручейками.

Когда она увидела, как я украсил памятник, расставив белые цветы, словно на церковном алтаре, даже повесил белую ленточку на фотографию ее возлюбленного и зажег повсюду свечи, сердце ее наполнилось радостью и благодарностью.

Я подготовил даже свадебное кресло – стул, обтянутый куском простыни и украшенный сверху букетиком боярышника:

– Располагайся.

Час был идеальный, солнце клонилось к закату, являя миру перемежающиеся свет и тьму и давая повод переступить границы, смешать все меры и свести воедино все противоположности.

Маргарита смотрела на памятник, я встал с ней рядом, открыл Библию, которую взял с собой, и начал говорить в надежде, что на помощь мне придет вдохновенье, в то время как редкие, легкие капли дождя падали ей на платье и стекали, оставляя белые полосы:

– Братья и сестры и в жизни, и в смерти, мы собрались в этой обители душ, чтобы отпраздновать бракосочетание Маргариты и Федора. Человеческое в нас отмечено знаком любви, у которой нет границ, помимо тех, которые ей диктуем мы. Маргарита решила раздвинуть их за пределы видимого мира, ибо обеты сердца должны быть исполнены любой ценой.