Мальинверно

Вернулся в подсобку и, глядя на ветку, неожиданно сообразил, что не зашел на могилу Эммы. И даже об этом не подумал. Такое случилось впервые: знак окончательного замещения. Я все равно к ней пошел, чтобы унять чувство вины, и все же я был в совершенно другом состоянии. Я любовался Эммой, ибо она была вылитой копией женщины, в которую я влюбился. Я понял, что чувства, которые я испытывал перед ее фотографией, были ничтожны по сравнению с тем, что я испытывал сейчас: дрожь ожидания, ощущение нехватки, желание близости.

Я пробыл у нее еще пару минут и вернулся на рабочее место.

В библиотеке вынул из кармана экземпляр «Сирано де Бержерака» с добавленной сценой смерти Роксаны. Сел за письменный стол и написал короткий некролог, который хотел опубликовать в газете.

Когда я закончил, то большой и указательный палец правой руки оказались в чернильных пятнах.

Со мною это часто случалось, когда, например, вносил новые записи в каталог книг, или еще чаще, когда я придумывал и записывал новые финалы книг, вдруг раз – и пальцы в чернилах. Ручки тоже, когда больше не могут, лопаются от давления, как кровяные сосуды, которые приводят в негодность мозг. Внезапный, жестокий конец. Тогда я выкидывал ручку в мусорную корзину и, старясь ни к чему не прикасаться, отправлялся в туалет отмыть пятна, понимая, что это – бесполезный труд, что чернила все равно до конца не отмоются, пятна от них останутся на коже какое-то время, достаточное, чтобы засвидетельствовать их существование, а потом через несколько дней начнут исчезать, как если бы и у них был свой жизненный цикл, наподобие крылатых поденок, живущих лишь час-полтора, пытаясь все это время только совокупляться, или же гастротрихов – брюхоресничных червей, проживающих всю жизнь всего лишь за три дня. Все требует жизни, пусть и недолгой. Даже неприятные чернильные пятна на пальцах, которые каждый раз вызывали во мне одно и то же воспоминание.

Был урок физики. По заданию учительницы мы ставили опыт – смешивали в стакане воду с чернилами. Мы изучали энтропию – тенденцию Вселенной и каждой имеющейся в ней системы неизбежно устремляться к состоянию все возрастающей беспорядочности. Опыт должен был доказать следующее: когда вода и чернила соединяются, то смесь эта никогда не вернется в первоначальное состояние, чернила и воду, хоть жди до скончания Вселенной. Вплоть до скончания Вселенной. Меня поразили эти слова. Событие, не допускавшее возврата. Мои товарищи наливали в воду чернила, а я тянул вверх руку, хотел задать вопрос и ничего не делал. Учительница на меня посмотрела и сказала, что надо продолжить. Она произнесла именно это слово: «Продолжить». Надо было внимательно наблюдать с близкого расстояния за движением жидкостей, извивавшихся спиралью, за тем, как они смешивались. Учительница подошла ко мне, и не делать опыт было нельзя. Я нагнулся, чтобы лучше видеть, и дрожащей рукой стал наливать чернила. Вначале пару капель, а потом и все остальное. Я никогда не видел ничего подобного. Струйки черных чернил медленно опускались на дно, вырисовывая при движении необычайные формы – облака, струйки дыма, щупальца медузы, а когда черное опускалось на дно, оно по нему распространялось и заново поднималось, чтобы навсегда окрасить воду и сделать ее серой. У меня был порыв: опустить руку и немедленно остановить то, что мне представлялось зрелищем смерти, тогда как учительница стояла рядом и не представляла, что она непоправимо меняла мир и взгляд на него, ибо он уже не будет таким, как раньше, даже если мы будем ждать до скончания Вселенной.

Иногда чернила проявляли собственную инициативу, вытекали из ручек и вместо воды пачкали пальцы, но здесь они явно проигрывали, ибо через несколько дней кожа становилась как раньше, чистой, а чернильные пятна исчезали. Ждать до скончания Вселенной не приходилось. Никакой порядок не изменился, разве что на пару часов.

Но по сей день я так и не понял, наблюдая, как опускают в ямы гробы, как их потом засыпают землей, покрывают мрамором, засеивают травой, усаживают цветами, над которыми вьются насекомые, то есть когда все в мире вернулось в прежнее состояние, и мы забываем о том, кто остался под землей, – я и по сей день так и не понял, является ли цикл рождения и смерти нарушением порядка или же сохранением его. Ибо если верно, что ничто не возникает из ничего и не уничтожается бесследно, то верно и то, что ничто не возвращается в своем былом, первоначальном виде.

В читальном зале и возле книжных полок никого не было, и я этим воспользовался. Вывесил на двери табличку «СКОРО ВЕРНУСЬ» и отправился продиктовать по телефону в газету короткий некролог, который только что написал:

Вчера, в обители Дочерей Креста, скончалась от тоски Роксана, дважды потерявшая возлюбленного.

Об этом сообщает Геркулес Савиньяно, который при жизни был всем и никем.