Малюта. Часть 1

***

В царских палатах было прохладно, несмотря на то, что печи топили почти целый день. Царь Иван Васильевич трапезничал и внимательно слушал своего ближника Вяземского, который рассказывал ему о том, что произошло в Москве.

– А ещё князья Ростовские скоморохов погнали. Говорят, кнутом народ секли да конями давили.

– Это за что же? – ставя кубок на стол, поинтересовался самодержец.

– За что, за что – за то, что Курбского и Сильвестра протопопа скоморохи бесчестили, а людей секли за то, что те слушали.

– Уже и скоморохи о предателе Курбском говорят! Вот ему, предателю, небось, досадно, что вся Русь над ним потешается. Наверно, прославляют его службу королю Жигимонтке! Будет знать, Иуда! Зря князья Ростовские пытаются гнать народ – лишь злобу людскую стяжают.

Князь Афанасий Вяземский улыбнулся. Он-то прекрасно понимал, что не просто так весельники бесчестят Курбского и протопопа Сильвестра, а за серебро, которое сам государь и поручил им давать.

– Царь-батюшка, так не просто ведь погнали – из пистоля стреляли. Медведя Потапа Тополыгина сгубили.

– Как? – возмутился царь. – Вот ведь дьяволы – всё у меня хотят отнять. Супругу мою любимую Анастасию из зависти извели, воюют с врагами моими так, что совестно должно быть. Стонет народ мой православный, а они от этого только мошну свою набивают. А теперь ещё и любимого моего потешника пристрелили. Вот я заведу своего Тополыгина, будет он поистине грозным! Найди мне, Афоня, медвежонка, а тот, кто Тополыгина убил, пусть жизнью своей заплатит. Срублю ему голову, пожалуй.

– Так тут такая потеха, царь-батюшка. Пристрелил его помощник заплечных дел мастера, какой-то Скуратов-Бельский. Имя, прости, запамятовал. В общем, он не с князьями Ростовскими был, а смотрел, как скоморохи потешали народ. Князья на них напали и кнутами погнали: князья Ростовские ведь в родстве с Курбскими. Тополыгин, твой любимец, испугался и стал на людей бросаться. Вот этот вот Скуратов вырвал у одного из князей Ростовских пистоль и пристрелил зверюгу, а они его так отмордовали, что тот уже третий день с постели не поднимается.

Царь Иван Васильевич тяжело вздохнул и потушил в себе гнев. Сначала ему хотелось снять живьём кожу с того, кто пристрелил его любимого медведя, но сейчас ему почему-то захотелось проявить милость к человеку, который не побоялся пойти против князя.

– Говоришь, у князя пистоль вырвал? – усмехнувшись, спросил царь Иван. – Смелый этот Скуратов. Чей он холоп?

– Не холоп он, царь-батюшка, а дворянин, только бедный. Да и земли у него нет. Чай, не старший сын, а так… Пятый или шестой.

– Приведи ко мне этого Скуратова. Потолковать с ним хочу, Афоня. Не надо ему голову рубить. Вот кабы весь наш народ был таким же храбрым, как этот Скуратов, то, быть может, всё иначе было бы. А то как получается? Здесь, в Москве, за меня стоят люди, а по Руси как были князья полновластными хозяевами, так ими и остались, только головы свои преклонили. А ведь, Афоня, они спят и видят, как бы обратно всё по кусочкам растащить. Отец мой, дед Иван Великий, прадед, – все по крупицам Русь собирали, по сёлам, по деревенькам, а эти сейчас опять хотят на куски её разорвать. Всё-то им не мило. А дурни их слушают. Да что слушают – головы и животы свои пустые класть готовы. Бегут в Литву, к изменникам и ворам.

Иван тяжело дышал, так как когда он начинал говорить о внутренних делах своего государства, его захлёстывала злоба.

– Не знает народ наш глупый, что животы у них пусты вовсе не потому, что земля у нас худая, а потому, что проклятые Иуды жируют, во всём со мной хотят сравниться. Только я помазанник Божий, а они все холопы. Нет между холопами разницы. Настанет день – и я их всех сравняю. Коли служишь верно – вот тебе и земля, и слава, и место за моим столом, а коли крамольник али дурак от рождения, то шёл бы ты вон. И ни заслуги предков, ни родство не должны такого человека у власти держать.

– Ты уж прости меня, царь-батюшка, – неуверенно спросил князь Афанасий Вяземский, – а коли твой сын будет крамольником или дурнем? Разве против него пойдёшь? Разве прогонишь его? Вот и они так же мыслят. Все друг за дружку держатся.

– Коли у меня сын будет неугодный и недостойный, то я его своими руками, вот этим вот посохом прибью. Я сделаю нашу страну самой могучей. Одного слова «Русь» будут страшиться, если мне всякие изменники руки путать не будут. Они здесь народ смущают, там дурят лживыми посулами. Ну как любой из уделов, скажем, Ярославль, которым намеревается править вор Курбский Андрюшка, без Москвы будет? Что это будет за княжество? Все хотят, как в прошлые годы, растерзать Русь. Лишь бы самим, нерадивым и ленивым, сытыми остаться. Говорю тебе, Афоня, я ни сына, ни жены, никого не пожалею. Неспроста я Господом помазан был на царствование. Я ведь поставлен, чтобы защитить народ православный от губителей. Не за каждого в отдельности стоять я должен, а за всех.

Князь Вяземский вновь наполнил кубок Ивана вином, но тот пить его не стал, а отодвинул.