Малюта. Часть 1

– Ты зачем мне вина подливаешь? Я уже один кубок выпил. Неумеренность, Афоня, – это страшный грех. Мне трезвый ум нужен.

– Так вчера же ругался, что я тебе вина вовремя не налил.

– То вчера было. Правильно, что не налил. За это тебя и ценю, что ты послушен мне. Ты льстить мне не начинай и слабостям моим не потакай. Сказал – не наливать мне больше одного, значит, не нужно наливать.

***

Домой Григория Лукьяновича Скуратова принесли несколько сердобольных мужиков, которым указывали дорогу дочери. Два дня Григорий лежал на постели, боясь пошевелиться, так как всё тело у него ныло и болело.

На дворе залаял соседский пёс, и супруга Григория Мария подбежала к окну. Отпрыгнув от него, она с нескрываемым испугом подбежала к мужу.

– Родненький, ты встать сможешь? Нужно тебе в подполе схорониться. Слышишь, собака соседская лает? Это за тобой люди государевы идут. К нам в дом идут, а значит, не сносить тебе головы. Давай, Григорий, обопрись на меня и пойдём!

– Нет, – сказал Григорий Лукьянович, – от государя никуда не спрятаться, вот я и не стану. Помоги мне сесть – негоже в постели лежать, раз гости пожаловали. Слышишь, уже в дверь стучат? Молю тя, открой им дверь, не томи!

– Родненький, на кого же ты нас оставишь? Как мы жить-то станем? Давай уедем из Москвы, найдём себе место – Россия большая, везде люди живут.

Григорий с трудом сел на постель и, прокашлявшись, проговорил:

– Ну чего, Мария Михайловна, иди дверь открой. Пусть входят.

В дом вошли трое молодцев. Увидев Григория с распухшим лицом, сидящего на постели, они усмехнулись.

– Что-то долго вы дверь отпирали. Мы уж подумали, что в подпол прячетесь. Хотели, небось, схорониться там, – сказал один из государевых людей, подходя к Скуратову, – было такое?

– Нет, – твёрдо ответил Григорий, – ты меня пугать хочешь? Не получится – пуганый я уже.

– Ну, раз пуганый, то и впрямь смысла нет. Чего сидишь, как девка на смотринах? Вставай, напяливай сапожки, да к государю пойдём.

Мария принесла супругу сапоги, и тот с большим трудом принялся их натягивать, пока супруга поспешно собирала что-то в мешок.

– Да чего ты хлопочешь, глупая баба? – лениво проговорил незваный гость. – Лучше бы дров вон в печку подбросила, холодно тут у вас. Топить нужно получше – я вон с мороза, а согреться не могу. Вот куда ты ему мешок собираешь? Думаешь, что уже всё – под замок посадят?

Григорий встал с постели и, стараясь уверенно стоять на ногах, попробовал изобразить на лице улыбку.

– Ну чего, минуту дадите с семьёй проститься? Вы тут без меня не скучайте, – обратился Скуратов к родным, – я ненадолго. А уж коли судьба у меня грустная, то молю тя, Мария Михайловна, ты к сестре двоюродной своей езжай. Собакины – люди достойные. Даст Господь, не пропадёшь.

Григорий обнял жену и потрепал по голове каждую из дочек. Стиснув зубы, чтобы не завыть, он поплёлся за людьми государевыми.

– Да не печалься ты, недалеко идти. Вон у самого двора твоего сани – не пешком шагать. Может быть, ещё и воротишься.

– Может быть. Молю тя, дай хоть минутку постоять да на дом поглядеть. Меня с порога вся семья моя провожает. Позволь проститься!

Скуратов повернулся и принялся махать рукой выбежавшим на порог дочкам и жене.

– Печь протопите, а то ведь и впрямь холодно, – закашлявшись, крикнул Григорий, – а я, дай Господь, к вечеру ворочусь.

Четвёрка лошадей, запряжённая в сани, галопом понеслась в сторону Кремля. Григорий подумал, что он должен сейчас, наверное, бояться, а ему как-то всё было безразлично. Видно, за то, что он у всадника того пистоль из рук вырвал да медведя воспитанного убил, срубят ему голову. То-то скоморох потом кричал, что этот медведь самому царю люб.

– Чего ты приуныл? Боишься царя-батюшки?

– Да никого я не боюсь, – ответил Григорий, смотря прямо в глаза человеку государя, – я царю-батюшке верен. Зачем мне его бояться? А ты боишься?

– Что-то не похож ты на бесстрашного мужа. Вон, жена твоя уже, поди, похоронила тебя. А чего у тебя в мешке?

– Подарки государю. Нехорошо в гости без подарков ехать. Молю тя, дай мне в тишине посидеть. Коли срубят мне голову, то надо хоть перед смертью всю жизнь вспомнить!

– Да чего тебе вспоминать-то? Жил собакой и помрёшь так же.

– Не собакой, а псом. Я пёс государев. Я всегда ему был верен и сейчас верен. Каждый пёс своему хозяину верен. Мой хозяин – государь.

– Ладно, сиди молча, пёс. Сладко говоришь, государь заслушается.

Нет, знаешь, про себя подумал Григорий Лукьянович, нужно государя мне хулить! Кто знает – может, ему моя верность приглянется. Одна у меня надежда – на его милосердие. Некому за меня вступиться, да если и было бы кому, не помогло бы ничего. Государь своих врагов коли решил умертвить – умертвит, ничего не поможет. Что греха таить – для царя я всё равно что пёс. Захочет – приласкает, а захочет – пнёт или сгубит, на это уж его державная воля. За что псов ласкают? За то, что те лаем оповещают о татях. Вот и я государю всю правду, что мне перед смертью Шибанов поведал, расскажу. Кто знает – может, этим себе жизнь сохраню.