Малюта Скуратов. Вельможный кат

В это время князь Андрей Курбский и Данила Адашев громили магистра Фюрстенберга, разгоняя его войска пушечной пальбой, а затем преследуя и в мелких стычках захватывая в плен. Дерпт выполнял роль опорного пункта, куда свозили добычу и пригоняли пленных. Фюрстенберг везде терпел поражение. Наиболее громкую победу князь Курбский одержал у Феллина, где магистр попал в засаду и еле унес ноги, оставив многих рыцарей на произвол судьбы. По сему поводу Курбский презрительно бросил окружавшей его свите:

— Рыцарь, а ведет себя хуже кочевника.

Слухи о поражениях Фюрстенберга, повальное бегство рыцарей с полей сражений, слабость и несогласованность общего руководства военными действиями приводили к постепенному развалу ордена и ослабляли положение Фюрстенберга. Вскоре ему придется выпустить власть из рук, передав ее Готгарду Кетлеру. Прежние подвиги русских войск, захвативших территорию от псковских границ вплоть до Рижского залива, казалось, подготовили почву для заключения мира на условиях, выгодных Иоанну. В ливонских битвах отличились князья Шуйский, Серебряный, Мстиславский, известный по осаде казанской боярин Михайло Морозов и немало других воевод. Битвы князя Курбского ставили какой-то незримый предел развернувшимся на севере событиям и открывали простор для новых, потрясших Россию до основания.

Малюта регулярно слал гонцов в Москву с подробными донесениями. Его отряд охотников рыскал между рыцарских гнездовий, сжигая их и уничтожая бродячие шайки непокорных, нападающие ночью на русские лагеря.

— Ничего эти железные болваны не стоят, — сказал Малюта Григорию Грязному, который отправился вместо брата с ним из Новгорода. Василий Грязной должен был присоединиться позже.

— Так-то оно так, но не хотелось бы попасть под удар меча, — ответил более осторожный и менее воинственный, впрочем, как и его брат, Григорий Грязной. — Легко он разрубает наши шеломы и кольчуги, а турецкую саблю с двуручным клинком не сравнить.

— Да ты, Грязной, со мной не спорь. Они и в седло без помощи оруженосцев и слуг ни за что не сядут.

— Так-то оно так, — согласился опять Грязной, — но коли уж взберутся на хребтину — обернутся крепостью неприступной. Их копьем нашим вряд ли сшибешь, и заарканить трудно. Они щитом ловко действуют. И если тебя достанут, то наповал. Рыцарям помощь нужна, и в кучу перед ними нельзя собираться. А мы часто кучей прем и сближаемся нос к носу, как в кулачном бою. Они здесь сильнее!

— Да, в схватке — пожалуй. Но хитростью взять можно. И для лучников хорошая цель. А разметать пальбой — труднее плюнуть. Надо государю на сей счет подробное донесение составить.

— Вот возьмем знатного языка да со всеми его железками в Москву и отправим.

— Ты сначала возьми, — ответил мрачно Малюта, зная по опыту, что одинокого рыцаря захватить не просто. — Сдаваться они не любят.

V

Иоанн очень ценил сведения самого разного рода, которые собирал Малюта, и не всегда в застенке, хотя в застенке узнавались нередко совершенно удивительные вещи. Еще до первого похода на Ливонию, пока шли в Москве переговоры с послами польского и шведского королей, пока царь отвечал цесарю Фердинанду, приславшему гонца из Вены с просьбой не воевать Ливонию, а татарская конница, волной подкатившая из Крыма, угрожала южным границам и сторонники борьбы на севере еще не одержали верх над тайными и явными последователями попа Сильвестра и Алексея Адашева, последней капелькой, решившей дело, была речь пытанного на дыбе и отказавшегося принять обряд крещения крымского мурзы:

— Пусть царь твой не боится. Мы волю любим. Мы не станем жить в ваших вонючих избах в холоде и грязи. Придем, возьмем ваше и уйдем назад к себе — к теплому морю. Ты, русский, море видел?

И мурза презрительно сплюнул кровавой жижей. Малюта моря не видел, но слова, которые дьяк упустил занести в тетрадь, запомнил, как запоминал все мало-мальски достойное государева слуха. Малюта научился хорошо отделять пустяковые наговоры и выдумки от важного и существенного. А важным и существенным была уверенность крымчака, что Москва татарским ханам не нужна и что они не хотят да и не могут долго ее удерживать, а значит, и бояться их нечего. Но без Ливонии Москве существовать просто немыслимо. Это самое море ей позарез нужно. Самые главные советники Иоанновы — Басманов с князьями Курбским, Шуйским и Воротынским не сыграли такой роли, как признание мурзы, переданное Малютой государю, исторгнутое обреченным из недр души.

— Ах, пес! — рассвирепел царь. — Ах, пес! Голову ему с плеч долой!

— Рад бы, пресветлый государь, — ответил Малюта, — да подох он, кровью вчера поганой захлебнувшись.

Крымчаки жгли и Москву и Киев не раз, пугая великих князей, но довольно быстро откатывались назад, а по какой причине, никто долго не мог сообразить. И опять любопытное объяснение принес Малюта царю из застенка, тоскливо оброненное слабеньким худеньким татарским юношей. Расспрашивал Малюта с жестоким пристрастием о намерениях хозяина — ханского посланника Ислама. И чего только в застенке не откроется!