Малюта Скуратов. Вельможный кат

А что же Кремль, вокруг которого все это и творилось? В Москве положение сложилось не лучше. На помощь столице спешил князь Скопин-Шуйский, но его победы были куплены большой кровью. Шведский полководец Я ков Делагарди хотя и выполнял усердно союзнический долг и лично симпатизировал русскому воеводе, но его войско оказалось в бою нестойким, сражаясь по-настоящему лишь в том случае, когда битва сулила крупное денежное вознаграждение. И тем не менее Скопин-Шуйский одерживал одну победу за другой, продвигаясь к Москве и становясь в глазах народной массы гением отечества. Успехи же князя Дмитрия Шуйского выглядели весьма умеренными, если были вообще. Обострило ситуацию, что повлияло на обвинение Катерины в смертоубийстве, неосторожное послание рязанского воеводы Прокопия Ляпунова князю Скопину-Шуйскому, в котором предлагался ему венец государя. Благородный юноша в гневе порвал грамоту, но не покарал строптивого и самоуверенного рязанца, не всегда выбиравшего прямые пути. Тушино по-прежнему дышало грубым развратом, в том числе и политическим, подлостью и изменой. Поляки надеялись на раздор в доме Шуйских.

XIV

Между тем Москва давно утомилась от празднеств. При Лжедмитрии I они не прекращались ни на минуту. Балы сменялись ристалищами, турниры плавно перетекали в пиры. Гремела иноземная музыка. Обыкновенного человека и воина с трудом отличали от скомороха и гудошника. Веселящиеся в карнавальных костюмах встречались на каждом шагу. Причудливые маски стали символом нового времени. С воцарением Василия IV все изменилось. Исчезли уличные торговцы пьяным зельем. По мостовой перестали скакать польские кавалеристы в разноцветных плащах, а жолнеры из пищалей уже не палили в воздух.

Столица утихла и присмирела. Молодые стрельцы и русские юноши, которым нравился чужеземный разгул, притаились в ожидании грядущих перемен. Но главное — слух жителей перестал терзать задористый танец со странным названием краковяк. Ах, как его любили жолнеры, пытаясь вовлечь в свою забаву даже женщин! Краковяк звучал повсюду днем и ночью, и пыль столбом поднималась от мощных ударов подошв о землю.

Дивно все это было! Дивно! Непривычно и ненужно. Но краковяк, как и маски, словно отражал происходящее в стране — буйное, чужое и хохочущее на развалинах прошлого. Поляки заразили краковяком новых приятелей — наемников Самозванца иных национальностей: французов, швейцарцев и тяжеловесных немцев, которые предпочитали более медленные и спокойные танцы.

Однако этот проклятый краковяк, ни в чем, впрочем, не виновный, не мог не оказать влияния и на русские пиры, которые проходили в царствование Федора Иоанновича и Бориса Годунова тихо, спокойно и величаво, и постепенно в Москве позабыли, что творилось на празднествах, устраиваемых царем Иоанном. Василий IV запретил шумные застолья. Скоморохи не имели теперь доступа в богатые боярские и княжеские дома. Что-то неуловимое все-таки изменилось, и не бурная весна, обрушившаяся на Москву, была тому причиной.

XV

Князь Михайла Скопин-Шуйский с готовым войском должен был выступить в конце апреля 1610 года к Смоленску против поляков при поддержке своего друга, шведского военачальника Якова Делагарди, более опытного в делах государственных и житейских, чем его русский коллега. Делагарди видел, что происходит вокруг князя Скопина-Шуйского, и предупреждал его, но прекрасный юноша не хотел допустить никаких черных дум и чувств. Наивность и чистота не были вознаграждены.

Князь Дмитрий Шуйский пригласил полководца на прощальный обед перед выступлением. Чертог брата царя сиял золотом и серебром. Кушания подали изумительные. Князь Дмитрий и Катерина хотели подчеркнуть расположение к племяннику, особенно после стычки с царем, который не пожелал слушать наветов на того, кто, & сущности, спас Москву от польского нашествия и укрепил трон.

— Брат! — говорил князь Дмитрий. — Не будь слепым! И ты погибнешь, и весь наш род увлечешь за собой в ад. Потеря власти на Руси — потеря жизни. Вспомни Борискину судьбу. Неужели она тебя ничему не научила?

Царь Василий внимал молча, не перебивая. Маленький, некрасивый, заросший почти до глаз бородой, он казался непривлекательным, даже отталкивающим, и только спокойный взгляд живых, часто вспыхивающих внутренним огнем глаз да манеры, величавые и гордые, говорили о нем как о человеке живого ума и скрытых до поры достоинств. Жена его, которая годилась в правнучки, влюбилась в царя со всем пылом нетронутого сердца.

— Посадские в сговоре с Михайлой. Желают они отнять у тебя трон, а ведь именно ты спаситель отечества нашего. Если бы не ты, брат, не избавился бы народ московский от поляков. Ты не испугался иноземной силы, встал как утес на пути изменников. Одумайся, брат! Не пренебрегай угрозой! Швед Делагарди дружен с Михайлой.

— Напрасно ты сеешь в моем уме смятение. Племянник слишком юн для таких замыслов. Я сам поговорю с ним.