Он залез в телефон и сразу нашел ответ, от которого, впрочем, ситуация не прояснилась.
— Это лекарство для свиней, — задумчиво произнес он.
Вдруг Рейес поскользнулась и чуть не упала.
— Похоже, это навоз.
— С чего ты взяла?
— Ордуньо, тут говном воняет!
— Разберемся, — пообещал Буэндиа. — Поищите в мусорном ведре и по углам, где-то должна быть игла с остатками препарата.
— Препарата? — растерялся Ордуньо.
— Идите сюда.
Буэндиа привел их в спальню и указал на бокал.
— Присмотритесь к вину, у него синеватый оттенок. — Он наклонился понюхать бокал. — Туда добавили препарат, без вариантов.
— Говоря «препарат», ты имеешь в виду… — уточнил Сарате.
— Яд. Или наркотик.
— Думаешь, Ческу отравили?
— А почему только один бокал? — спросила Рейес. — Если у них был интим, логично было бы пить вдвоем.
— Может, они из одного пили, — предположил Ордуньо.
Сарате не стал вступать в дискуссию.
— Не будем торопиться. Буэндиа, когда приедет твоя команда?
— Они уже в пути, не волнуйся.
С лестничной клетки доносились голоса. Это соседка разговорилась с уборщицами, которые ждали у дверей.
— Пора бы запретить сдавать квартиры, как номера в отелях, — причитала она. — Туристы вечно что-то вытворяют, но на днях был просто кошмар. Кажется, человек десять сюда набилось.
Сарате вышел на площадку.
— А вы видели тех, кто сюда заселился?
— Не видела, зато слышала.
— Что именно вы слышали? Голоса? Шум?
— Грохот, жуткий грохот. Удары. А главное… Ох ты господи, уж и не знаю, что они творили в этой квартире.
Женщина перекрестилась; воспоминания ее явно пугали.
— Расскажите мне, пожалуйста, что вы слышали.
— В квартире были свиньи.
— В каком смысле — свиньи?
У одной из молодых уборщиц вырвался смешок, и Сарате испепелил ее взглядом.
— Было слышно хрюканье, — продолжала соседка.
— Не может быть, сеньора, — попытался урезонить ее Сарате. — Наверное, у них телевизор работал или вы приняли за хрюканье какие-то другие звуки?
— Называйте меня психопаткой, считайте меня глухой, как вам угодно. Но я уверена, что два дня назад в этой квартире были свиньи.
Сарате повернулся к коллегам, ошеломленным не меньше его:
— Что тут творилось?
Ответа ни у кого не было.
Глава 12
Ческа чувствовала себя отвратительно: тело покрывали пятна спекшейся крови, глаза чесались, губы саднило с той минуты, когда Хулио содрал с них клейкую ленту. Сухой матрас на кровати, к которой она была привязана, — единственное, что не причиняло Ческе неудобства или боли. Но если она не выдержит и обмочится, то не останется и этого.
Она поерзала, как делала в детстве, но выиграла всего несколько минут. Тогда она решила сдаться и расслабилась. Почувствовала, как под ней расползается мокрое пятно, и одновременно — облегчение. Пахнуть хуже, чем сейчас, уже не будет. Вонь свинарника уже казалась привычной, Ческа почти перестала ее замечать.
Она услышала, как открывается дверь. Хулио опять пришел ее насиловать? Кажется, он ушел совсем недавно, к тому же изнасиловал ее дважды. Она не думала, что он вернется так быстро. Но если это не он, то, получается, другие… Ческа всегда считала себя сильной и храброй, но сейчас ее охватила настоящая паника.
Она попыталась как-то извернуться, чтобы посмотреть, кто пришел, но не смогла поднять голову и никого не увидела. Вдруг Ческа ощутила прикосновение, услышала мяуканье — по кровати расхаживала кошка. Приблизилась к ней, лизнула шершавым языком. Видимо, кровь Хулио, которой он сделал надпись, пришлась животному по вкусу. Но расслабляться не стоило: неожиданное появление кошки — наверняка нечто вроде зловещей игры. Кто-то открыл дверь, чтобы запустить ее в подвал, и этот кто-то тоже находился в помещении, Ческа чувствовала его присутствие. Она не шевелилась, чтобы не показывать свой страх, и ждала, когда вошедший покажется сам.
— Кошка, не ходи там.
Ребенок. Ческа решила, что бредит. Что делала маленькая девочка в этом доме, где бы он ни находился? Почему она так спокойно разговаривала с пленницей?
— Кто ты? — слабым голосом спросила Ческа.
Девочка появилась в поле ее зрения. Рыжая, длинноволосая, миниатюрная, лет семи-восьми, одетая в какой-то странный балахон. Кошку она уже взяла на руки.
— Я Малютка.
— Что ты здесь делаешь?
— Живу.
Во взгляде девочки не было ни тени смущения.
— Уходи, пожалуйста.
— Ты описалась.
Ческа выдавила нервную улыбку.
— А меня наказывают, когда я писаю в кровать. Но я уже давно так не делаю. Придумала выход: прямо перед сном иду в туалет. Сажусь и не встаю, пока не пописаю, все равно, хочется мне или нет.
— Иди, не надо тут сидеть. Оставь меня одну.
— Ты не хочешь, чтобы я немножко с тобой побыла?
Ческа с трудом сдержала слезы. Она считала, что некоторые вещи ребенку видеть нельзя, и часто спорила с подругами, которые разрешали своим детям смотреть по телевизору все подряд. А теперь над ней жестоко издевались, и это видела такая маленькая девочка. Это было невыносимо.
— А то мне скучно, — объяснила Малютка.
— Вряд ли смотреть на меня в таком виде очень весело.
— Нет, не весело.