Мало ли что говорят

Наташа: Офицеры! Молчать! М-да… (Прикладывается к фляге. Джим выглядит испуганно.) Так вот… Разновидностей белого гриба более двух десятков, и дружит он с пятьюдесятью породами деревьев. Вот как он, по-вашему, по-птичьему, называется? (Обращается к Джиму.) Молчишь, ирландская шкура? Что, хочешь сказать «White mushrоom»? (Джим в ответ улыбается и кивает головой. Следующая реплика Наташи адресована Бьорку.) Ишь, закивал. А чего закивал, чего пасть ощерил? Нет чтоб сказать на чистом русском языке: «Не еби мне мозги, старая дура!» – а он улыбается (Бьорк подбегает к ней и радостно лижет руку.) Ладно-ладно… Я тебя тоже люблю. Ты всё понимаешь. Так вот, слушай, собачатина! А у нас он и боровик, и жатник, и коровяк, и медвежатник. Понял?! И сейчас мы будем его искать! Он часто растёт группами. И если нам повезёт, то мы найдём community из нескольких… Из тридцати. Нет! Из сорока грибов!

Некоторое время они идут молча. Бьорк периодически смешно «нападает» на сосновые шишки и грызёт их со всей искренней страстью счастливой играющейся собаки. Метров через пятьсот Джим жестами требует привала. Они проходят ещё метров сто в поисках удобной «стоянки». Джим присаживается на одиноко торчащий пенёк. Наташа и СонЬя усаживаются на поваленную «сухарину». Бьорк ложится у СонЬиных ног.

Наташа: М-да… Слабоват-с! (Обращается к Джиму, громко орёт, естественно, in Russian.) Как же ты там, Форрест Гамп хренов, марши топал?! Офицеры! Привал!!!! Стареть нельзя, старик! Ферштейн?

СонЬя: Вынуждена тебе напомнить, что Джим не знает московского сленга шестидесятых годов прошлого века, посему твоё остроумие ему не по зубам.

Наташа: Да он же ни черта не понимает! Дай сигарету!

СонЬя: По-моему, он «русский бы выучил только за то…»[58], что мы орём – в основном ты – благим матом на всю эту сосновую подбостонщину, как белый медведь в жару.

Наташа(тыча пальцем в Бьорка): Вот, блядь, белый медведь!!!! (СонЬя и Наташа сгибаются пополам в приступе хохота.)

СонЬя(успокаиваясь и протягивая пачку сигарет Наташе): Ты же бросила пять лет назад?

Наташа: Да хрен с ним! Я так редко расслабляюсь. С дочкой по грибы не сходишь. Она же – коренная американка, ёпть! С бывшими зятьками ещё иногда выбираюсь на «тихую охоту»… Да и не от курева люди дохнут! Вот Бродский операцию на сердце перенёс, а курить не бросил. Ты что, думаешь, у него от никотина клапаны разорвало? Ага… Как же!

Наташа закуривает, блаженно затягивается пару раз, прикладывается к фляжке и подходит к Джиму. Щёлкает пальцами у него перед носом, привлекая внимание, берёт бедолагу за ворот одной рукой и говорит, как и прежде громко и чётко выговаривая слова, как школьникам на диктанте. Джим не понимает, но всё ещё улыбается и согласно трясёт головой. По мере продолжения действа его лицо приобретает несколько синюшный оттенок, он всячески подаёт СонЬе сигналы SOS.

Наташа(Держа Джима за воротник): Ты должен понять – «Ходить по грибы» – это медитация! Ферштейн? Мы с СонЬей – посвящённые. Мы с детства осваивали эту технику, как шао-линьские монахи. (Обращается к СонЬе.) Скажи?!

СонЬя: Угу (ковыряет сучком под ближайшим деревом). Ната, пошли уже в грибное место. Он же ничего не понимает. Перейди уже, бога ради, in English.

Далее, обращаясь на английском к Джиму, СонЬя объясняет, что они ищут грибное место. Джим в ответ обречённо кивает, повторяя односложно: «Yes, yes».