МАЛОЕ ПРЕКРАСНО Экономика, в которой люди имеют значение

Не годится подсчитывать полезность вещей, которые мы совершаем просто ради того, чтобы их совершать. Например, большинство из нас старается содержать себя в определенной чистоте. Почему? Только ли из соображений гигиены? Нет, значение гигиены второстепенно: мы воспринимаем чистоту как ценность саму по себе. Мы не подсчитываем ее стоимость — экономическому исчислению тут просто не место. Можно было бы доказать, что мытье экономически нецелесообразно: оно стоит времени и денег, а в его процессе ничего не производится — кроме чистоты. Есть много таких видов деятельности, которые экономически совершенно нецелесообразны, но их продолжают осуществлять ради них самих. Экономисты нашли простой способ их анализировать: они делят всю человеческую деятельность на «производство» и «потребление». Все наши действия, попадающие в раздел «производство», подлежат экономическому исчислению, а все, относящиеся к разделу «потребление», — не подлежат. Но реальная жизнь плохо поддается таким классификациям, потому что человек-производитель и человек-потребитель — это в действительности один и тот же человек, который всегда производит и потребляет одновременно. Даже рабочий на заводе потребляет определенные «удобства», обычно называемые «условиями труда», и если предоставляемые «удобства» недостаточны, он не может — или отказывается — продолжать работу. И даже про человека, потребляющего воду и мыло, можно сказать, что он производит чистоту.

Мы производим для того, чтобы в качестве «потребителей» быть в состоянии позволить себе определенные преимущества и комфорт. Но если бы кто-то потребовал этих преимуществ и этого комфорта непосредственно в процессе «производства», ему бы сказали, что это экономически нецелесообразно, неэффективно, и что общество не может такого себе позволить. Другими словами, все зависит от того, выполняется ли действие человеком-производителем или человеком-потребителем. Если человек-производитель путешествует первым классом или пользуется роскошным автомобилем, то это называют пустой тратой денег. Но когда тот же самый человек, только в ипостаси человека-потребителя, делает то же самое, это называют признаком высокого уровня жизни.

Нигде эта дихотомия не видна так отчетливо, как в связи с использованием земли. Фермер рассматривается исключительно в качестве производителя, который должен всеми возможными способами снижать издержки и увеличивать эффективность, даже если тем самым он навредит здоровью почвы и красоте ландшафта, даже если конечным результатом будет обезлюдение земли и перенаселение городов. Сегодня есть такие владельцы масштабных фермерских хозяйств, плодоовощеводы и производители продуктов питания, которые и не подумают потреблять собственную продукцию. «К счастью, — говорят они, — у нас достаточно денег, чтобы позволить себе продукты, выращенные органически, без использования ядов». Когда их спрашивают, почему они сами не придерживаются органических методов и не избегают использования ядовитых веществ, они отвечают, что этого они позволить себе не могут. Одно дело — что может позволить себе человек-производитель, совсем другое — что может позволить себе человек потребитель. Но поскольку оба они — один и тот же человек, вопрос о том, что же в действительности человек (или общество) может себе позволить, вызывает нескончаемую путаницу.

Мы не сможем разобраться с этой путаницей до тех пор, пока будем рассматривать землю и населяющих ее существ исключительно как «факторы производства». Они, разумеется, являются-таки факторами производства, то есть средствами-для-целей, но это — второстепенное в их природе, а не основное. Прежде всего они — цели сами по себе; они — метаэкономичны, и когда мы утверждаем в качестве факта, что они в определенном смысле священны, это имеет рациональное оправдание. Человек не создавал их, и нет ничего рационального в том, чтобы относиться к тому, что мы не создали и не можем создать, а испортив, не можем воссоздать, в той же манере, в какой нам позволено относиться к тому, что мы создали сами.

Высшие животные имеют экономическую стоимость в силу своей полезности, но они имеют и метаэкономическую ценность сами по себе. Если у меня есть автомобиль — вещь, созданная людьми, то я вполне законно могу полагать, что наилучший способ использовать его, не заботясь о техническом обслуживании, — эксплуатировать, пока не выйдет из строя. Действительно, я рассчитал, что таков экономически наиболее целесообразный метод его использования. Если расчеты были правильны, то никто не может критиковать меня за то, что я ими руководствуюсь, ведь в созданной человеком вещи, такой как автомобиль, ничего священного нет. Но если у меня есть животное (пусть даже это всего-навсего курица или теленок) — живое, наделенное чувствами существо, могу ли я относиться к нему исключительно с точки зрения полезности? Могу ли я эксплуатировать его, пока оно не выйдет из строя?