Малуша. Пламя северных вод

Выпрямившись, Дедич взглянул на кремневую стрелку в серебре, висевшую у Мальфрид на шее. На нее он поглядывал и после того, как Сванхейд усадила его и стала расспрашивать: об урожае, о пире, о том, что говорят люди. Рассказала, что через десять дней сама дает осенний пир, как велось в Хольмгарде по старинному северному обычаю ежегодно, пригласила Дедича и других служителей Перыни. Предупредила, что пир будет особенно многолюдный, приедет много новых гостей. Держалась госпожа просто, по-дружески, всячески давая понять, что желает быть и с Перынью, и с родичами гостя в Словенске в самых лучших отношениях. Дедич отвечал ей охотно и учтиво, но Сванхейд видела по его глазам, что мысли его где-то не здесь. На Мальфрид он смотрел мало, но каким-то образом старая госпожа чувствовала: внимание его сосредоточено именно на ее правнучке. В его взгляде, устремленном на девушку, мелькала тревога – ее бледность, нездоровый вид не прошли мимо его внимания.

Мальфрид в беседе почти не участвовала, а лишь слегка улыбалась, поигрывая Перуновой стрелкой у себя на груди и тем вынуждая Дедича то и дело смотреть на оберег. Улыбка Мальфрид была искренней: ей нравилось видеть горделивый разворот его широких плеч, его яркие голубые глаза, черные брови, изогнутые на верхнем конце, будто крылья хищной птицы, его спокойное лицо, на котором против его воли проступала тайная мысль. Они оба держались так, будто едва знают друг друга. Среди людей их и правда почти ничто не связывало. Две мимолетные встречи на супредках… один краткий разговор в Купальский вечер… Но теперь Мальфрид видела в нем больше, чем прежде, и весь его облик казался ей куда более ярким, значительным и привлекательным.

Но вот наконец, исполнив долг вежливого гостя, Дедич повернулся к девушке.

– Здорова ли ты, Малфредь? – смягчая голос, так что кроме вежливости в нем появилась особая теплота, спросил он. – За все лето ни разу не видел тебя, девки говорят, тебе немоглось. Звали тебя, говорят, и за малиной, и по грибы.

– Это правда, бывало, что и немоглось мне, – без огорчения ответила Мальфрид. – Но это нездоровье скоро пройдет. К осеннему пиру поправлюсь.

– Рад слышать. – Дедич посмотрел на оберег у нее на груди и кивнул: – Мне бы стрелку мою. Дожинки прошли, людям ведомо, что жертва была господину Волху принесена и принята благосклонно. О прежнем деле больше речи не будет. Верни мне оберег мой.

Мальфрид, ожидавшая этой просьбы, улыбнулась и уверенно покачала головой.

– Нет? – Дедич поднял брови, будто спрашивая, не шутит ли она.

Мальфрид еще раз покачала головой, и улыбка ее стала шире. Словно радость рвалась из сердца, бросая лучи на лицо, и золотистые веснушки придавали ее лицу сходство с ликом самого солнца.

– Не верну я тебе стрелку твою, – твердо, как о несомненном деле, ответила она. – Она мне теперь пуще прежнего нужна. До самого Ярилы Молодого. Мне… и еще кое-кому. А как явится на свет Ярила Молодой… тогда и решишь, как быть с твоим оберегом. Может, ведают у вас мудрые, что творить, когда от Ящера дитя родится?

Дедич переменился в лице и подался к ней. Сванхейд, с жадным любопытством за ним наблюдавшая, подавила усмешку; Бер, не такой оживленный, как женщины, молча отвернулся, поджимая губы.

Сванхейд очень гордилась тем, что правнучка унаследовала ее плодовитость; эта гордость своей породой и сейчас отражалась на ее лице. Но Бер в душе считал, что боги напрасно так балуют эту девушку вниманием. Лучше бы они дали ей спокойно выйти замуж за достойного человека, а уж потом посылали одиннадцать детей!

– Даровал господин Волх мне дитя, – внятно пояснила Мальфрид в ответ на изумленный взгляд Дедича. – Понесла я с той ночи… у господина вод. Как начнется весной пахота, так оно и родится.

Дедич откинулся к стене. Ничего невозможного тут не было, но произошедшее требовалось осознать.

– Случалось ли когда раньше, чтобы невеста Волха в свой год дитя приносила? – с любопытством спросила Мальфрид. – От Волха?

Дедич покачал головой:

– Ни при мне… ни при отце, ни при дедах… не слышал я о таком…

– Немудрено, – обронил Бер. – Когда девушку бросают в воду связанной, понести дитя ей будет трудно.

– Это же… – постепенно до Дедича доходила вся полнота случившегося, – Волхово дитя! Божье!

– Да. – Мальфрид гордо выпрямилась. – Отметил меня господин Волх особой милостью своей. Ты первый, кто об этом проведал. Сам и решай, кому, как и когда объявить. А мы пока таить будем, как оно и водится. И оберег твой… – она положила руку на громовую стрелку, – мне сейчас больше нужен, чем тебе.

Никто из ныне живущих не помнил такого случая. Только в сказке про девку, что жила на дне реки с ужакой, у четы рождались дети и выходили играть на бережок, где порой и заставали их земные бабка с дедом. А росли эти сказки из памяти тех дев, что уходили в свадебном венке на дно Волхова, и родичам их оставалось лишь бродить у берега, надеясь, что если не сама дочь, то хоть дети ее выглянут к ним из подводного дома… От той, что спустили в воду последней, четырнадцать лет назад, весточек пока не приходило.