Малуша. Пламя северных вод

Лет пятнадцать назад, после войны Ингвара киевского со смолянами, Велебран, как наследник тогда еще люботешского князя, был увезен в Киев в тальбу, да так там и остался. Женился, жил сначала у дреговичей, а три-четыре года назад стал посадником в городе Любече. Мальфрид несколько раз видела его на княжеских пирах, но не ожидала встретить здесь.

– Ты что же, насовсем вернулся? – расспрашивала Сванхейд. – Жену привез? Детей?

– Один я, – просто отвечал Велебран. – Отпустил меня князь родичей повидать, а заодно и службу справить.

– Насчет войска? – догадалась Сванхейд.

– Истовое слово молвишь, госпожа.

Между мужчинами – среди них были и лужане – завязался разговор о походах, прошлых и будущих. Сидя возле Сванхейд, Мальфрид вслушивалась, глубоко дыша и опасаясь, как бы ей не стало дурно от волнения. Лучше было бы пойти в девичью полежать, но не хотелось уходить от этих разговоров, когда-то так же ей привычных, как всякой девице – пряжа.

Велебран держался с обычным своим спокойным дружелюбием, со всяким говорил ровно и приветливо, но по темно-синим глазам его было видно: он далеко не так прост, как его повадка. На Мальфрид он поглядывал с любопытством и тоже вроде бы пытался понять, почему ее лицо кажется ему знакомым. В последний раз они виделись без малого два года назад, когда большой обоз княгини Эльги, увозивший Малушу на север, на третий ночлег после отъезда из Киева остановился в Любече. Но путники провели там только одну ночь, и посадник едва ли даже отметил, что среди княгининой челяди находится и младшая ключница. Живя в трех переходах от Киева, он, к счастью, не знал всей неудобной правды. И уж конечно, не заметил, что весной, уже по воде, княгиня вернулась в Киев без Малуши.

– Ты, Бранеславич, ведь знаешь Мальфрид, мою правнучку? – Сванхейд тоже заметила эти взгляды. – Она теперь при мне. Раньше она жила у моей невестки Эльги в Киеве, а зимой ее переправили сюда. Я уже слишком стара и нуждаюсь в подпорке. Хочу оставить ее при себе, пока не найдем ей мужа.

Велебран кивнул и сказал какие-то приличные к случаю вежливые слова. Судя по глазам, это объяснение он нашел самым естественным. У Мальфрид отлегло от сердца. Из-за Колоска ей приходилось опасаться: всякий приезжий с юга, из Киева и земли Полянской, мог выдать ее тайну, которую она хранила от Сванхейд и Бера. И чем дальше, тем больше ее пугала необходимость когда-нибудь признаться. Но, наверное, Велебран все-таки не знает ничего лишнего. А если и знает, то сумеет промолчать.

Однако волнение и шум многолюдного собрания утомили Мальфрид, и вскоре она ушла в девичью.

Что еще будет завтра, думала она, вытянувшись на лежанке и сжимая в ладони кремневую стрелку в серебре у себя на груди. Когда к ночи соберутся словене, знающие о том чуде, что она носит под сердцем? И сойдутся с теми, кто знал ее в ее прежней, киевской жизни?

* * *

Раздавая челяди указания насчет угощения для пира, Сванхейд велела Мальфрид ни во что не вмешиваться.

– Ты увидишь, как режут свинью, и тебе может стать худо. Лучше поберечься. Или тебя начнет мутить от запаха крови, жира или жареной рыбы.

Мальфрид подумала: два лета назад, когда она жила у Князя-Медведя и тоже носила дитя, никому не приходило в голову оберегать ее, да и ей самой тоже. Князь-Медведь возвращался из леса, бросал ей пару зайцев или глухарей и говорил: почисти. В первый раз она намучилась с этими зайцами! В Киеве на княжьем дворе она много раз видела, как разделывают дичь, но ей не приходилось самой этим заниматься. Пришлось вспоминать: отрезать нижние суставы лап, потом разрез по брюху, потом голову… или наоборот? Беспокоиться, как бы не стало дурно, ей было некогда, ведь эти зайцы – их ужин, и он должен быть готов поскорее.

Но спорить с прабабкой Мальфрид не стала. Уж руки ей точно стоит поберечь, завтра на них будут смотреть сотни людей.

Свинья была заколота еще с вечера, выпотрошена и заложена печься в каменную яму. Хлеб тоже пекли уже два дня. Кровь из туши собрали, взбили с молоком, ржаной мукой, луком и маслом и сделали «кровавые блинчики», обычное блюдо свеев в эту пору, когда перед зимой забивают скот; их ел весь двор и половина посада.

В день пира челядь и сама хозяйка поднялись затемно и принялись за работу. Мальфрид же вышла из девичьей, когда уже совсем рассвело, а Сванхейд устала от хлопот и села отдохнуть.

– Иди сюда, – поманила она Мальфрид к себе в спальный чулан. – Нужно выбрать, что ты наденешь.