Малуша. Пламя северных вод

Сванхейд вынула из ларя свернутый платок, многократно обернутый тонким ремешком с завязанными узлами, и начала разворачивать. Мальфрид невольно сосчитала: девять оборотов. Оберег рождается из-под девяти узлов, как дитя после девяти месяцев вынашивания. Сванхейд вынула из свертка небольшую медную пластинку и вставила ремешок в колечко на ее конце. На пластинке были выбиты «вязаные руны»: каждый знак создается наложением нескольких рун одной на другую, и ни один мудрец на свете не сумет определить, какие это были руны, – ведь в каждом из получившихся знаков можно выделить чуть ли не все.

– Руны говорят мне, что нас ждут непростые времена, – со вздохом сказала Сванхейд. – Тот, кто не имел власти, будет рваться к власти. И тот, у кого хватит сил одолеть духов зимы, приблизится к божественным престолам.

– Не дайте боги увидеть там Сигвата, – пробормотала Мальфрид.

– Сигвата я видела красным, – с печалью перед неотвратимым ответила Сванхейд.

– Что?

– Красным, как кровь. – Сванхейд надела ремешок с пластинкой на шею сидящей Мальфрид. – Убери под одежду.

Мальфрид осторожно прикоснулась к пластинке, почему-то ожидая, что яркая, еще не успевшая потускнеть медь окажется горячей. Зима лежала впереди морем тьмы и холода, жутко было погружаться в него, но другого пути нет. Только перебравшись через это море, можно встретить на том берегу новую весну. Люди боятся зимних лишений, и у многих в эти пасмурные дни тоскливо на душе. Потому-то и собираются вместе, зажигают много огней, жарят мясо, разливают пиво, поднимают чаши богам в благодарность за все хорошее, что им принесло ушедшее лето, и заклинают хранить их в подступающей тьме.

Мальфрид не сомневалась: даже если она тоже доживет до семидесяти лет, никогда она не забудет минувшего лета. В ее недолгой жизни это лето выдалось самым насыщенным событиями. Вертячая кость, увитая зеленью лодка, белый шатер… А то, что оно принесло ей, останется, быть может, на всю жизнь.

Сванхейд деловито рылась в другом ларе, иногда откладывая что-то прямо на пол, на расстеленную медвежину. Нетрудно догадаться, о чем Мальфрид теперь напоминала эта медвежина каждый раз, как попадалась на глаза… Вот Сванхейд, думала Мальфрид, ей идет восьмой десяток. Очень может быть, что она не увидит новой весны. Все это знают, и она знает. Но держится бодрее молодых. У нее есть опыт: в конце концов, она пережила уже семьдесят с лишним зим – переживет и эту. А если нет… «Я женщина любопытная! – как-то сказала ей Сванхейд. – На этом свете я видела уже почти все, недурно будет когда-нибудь взглянуть и на тот!»

– Я думаю, мы не перестараемся, если ты наденешь это. – Сванхейд повернулась к ней.

В руках она держала ожерелье из семи крупных золотых подвесок, сделанных так, будто мастер пытался соединить в одном изделии молот Тора и крест: сверху, где рукоять, была голова большеглазого божества, а под ней, на месте самого молота, – крест, у которого каждый из трех концов тоже представлял собой крест. Все покрывали крошечные капельки золотой зерни, сплетавшиеся в сложные узоры. Между подвесками были нанизаны узорные бусины, тоже золотые, а между ними круглые бусины из полупрозрачного камня цвета черничного киселя. От красоты ожерелья захватывало дух. От мысли о его стоимости слабели ноги.

– Э… это Сигурд добыл в пещере Фафнира и отдал тебе на сохранение? – пробормотала Мальфрид.

– Сигурд? – Сванхейд удивилась. – С чего ты взяла?

– Мне так Бер сказал.

– Хм! А я-то думала, это моя тайна…

* * *

Еще пока старая госпожа и ее молодая правнучка сидели в спальном чулане, на пустыре перед воротами Хольмгарда начали собираться люди: его собственные жители, окрестные весняки, лужане, словене, приехавшие заранее. В Северных странах праздник Зимних Ночей отмечали воинскими состязаниями, испытаниями для парней, и в Хольмгарде это вошло в обычай. Всякий муж либо отрок мог прийти и попытать удачи в стрельбе, борьбе, метании сулиц или битве на копьях с обмотанным паклей острием. Победитель непременно попадал за праздничный стол, даже если изначально не был приглашен. После особо удачного броска либо выпада радостный крик толпы долетал до хозяйского двора, и Мальфрид замирала на мостках, невольно прислушиваясь. Привыкнув в Киеве наблюдать за состязаниями, она и сейчас хотела бы пойти посмотреть, но Сванхейд ей не разрешила.

– Ты уже не ключница! – напомнила она, положив руку на голову правнучки. – Ты уже почти мать божественного дитяти. Тебе не пристало бегать где попало. Сиди, как сокровище в ларце, и жди, пока избранным позволят на тебя взглянуть.