Мальвина (СИ)

Мы двигаемся как-то совершенно бесконтрольно, то быстро, то медленно, делаем секундные паузы, чтобы найти губы друг друга, сплестись языками, проникнуть в мысли и намертво соединиться душами. Это не механический секс, это что-то настолько нереальное, что я даже перед Всевышним могу поклясться, что такого у меня еще никогда не было. Это прозвучит грубо и недостойно романтического момента, но зато именно так звучит моя мужская правда: это не я ее трахаю, это она меня трахает, причем прямо в сердце, в мозги, в душу.

И в тот момент, когда мой палец растирает клитор до ее сумасшедшего оргазма, я просто взрываюсь. Так сильно и мощно, что это продолжается, кажется, больше, чем Вечность. Мы дрожим друг в друге, обнимаемся, стонем, кусаемся, целуемся и даже смеемся, оглушенные одним на двоих чудом.

Я знаю, что нужно спросить, все ли хорошо, но вопрос такой банальный, что язык не поворачивается. И, знаете, ее расслабленная улыбка в этот момент лучше всяких скучных слов. Хоть кое-что моя Маша все же говорит, и это так в ее духе, что я невольно снова трясусь от хохота.

— Я передумала и согласна дать Кельвину второй шанс. И может быть, даже третий.

Видите эту маленькую женщину, которую я немилосердно сжимаю в объятиях? Она лучшее, что есть в моей жизни.

Маша скручивается калачиком у меня под подмышкой, заплетающимся сонным языком дает строгий наряд: разбудить ее через два часа и ни минутой позже, и вызвать такси. Мальвина еще не понимает, что теперь она накрепко во мне увязла, и при живом мне — а жить мы будем долго и счастливо — ездить на работу будет минимум со мной и водителем, а максимум… Ну, на красивой желтенькой машинке, например?

Она засыпает почти сразу и как-то совершенно по-собственнически все время подтягивает на себя мои руки, заставляя обнимать сильнее и крепче, хоть куда уж больше? Я и так чувствую себя Щелкунчиком с вкусным орехом во рту: аж челюсти сводит, так хочется ее «укусить» еще разочек, а лучшее два разочка. Ну а что? Представьте, что вас подразнили вкусным тортом: сунули под нос произведение кулинарного искусства, дали макнуть палец в крем, а потом щелкнули по носу? Вот, а мне вдесятеро хуже, потому что мой тортик соблазнительно голый лежит у меня под боком и издает самые неприлично-сексуальные звуки в мире. И один раз, как вы понимаете, никак не сбрасывает градус моих основополагающих потребностей. Черт, это же слово Ени, когда успела им заразить?

Я выбираюсь из постели ровно на пару минут: чтоб выпустить наших чокнутых лисов. Знаете, что они делают: выпотрошили коробку с обувью, забрались в нее и, свернувшись в шарик меха, дрыхнут без лап и хвоста. Только ушами пошевелили почти синхронно, мол, уйди человек, не звали тебя. Хорошо, что не шумят, а то бы пришлось начать репетировать роль строгого папаши.

Осторожно, чтобы не разбудить Машу, вытаскиваю из постели ту самую подушку и как баран пару минут смотрю на подсохшие пятнышки — свидетельство ее невинности. В дремучем средневековье была традиция: после первой брачной ночи вывешивать «в свет» белую простыню со свидетельством невинности новобрачной. И в груди закручивает, щиплет совершенно идиотская радость и гордость, и вообще: хочется раздобыть где-то волшебный скотч с надписью: «Собственность Влада Даля, не прикасаться — убьет!» и обмотать ее всю с головы до ног.

Я снимаю наволочку, аккуратно складываю ее квадратом и прячу в дальний ящик со своим бельем. И мне совсем не хочется анализировать этот поступок, потому что тут и дураку понятно, что сработали чистые импульсы и собственничество, которое, как оказалось, прет у меня из всех щелей.

Возвращаюсь в постель — и Маша тут же подвигается ко мне, недовольно ворчит и — та-дам! — пускает слюни мне на плечо. Я потихоньку тянусь за телефоном и без зазрения совести фотографирую ее вот такой — безумно хорошенькой в своем несовершенстве.

Глава двадцать седьмая: Влад

Есть очень жизненная поговорка: человек предполагает, а бог располагает. Вот не зря же народная мудрость берется! Потому что мои грандиозные планы на четверг летят коту под хвост. Маша торчит в своем садике до позднего вечера: у них какая-то накладка с костюмами и декорациями, и приходится засучить рукава всем. И я терпеливо, как порядочный муж, жду, когда она позвонит и даст добро забрать ее домой.

Видели когда-нибудь мокрую кошку, которая ну очень долго, по-хорошему глядя вам в глаза, давала понять, что совать ее под воду — не лучшая идея в вашей жизни? А видели, как она смотрит после того, как вы ее все же выкупали? Вот этот взгляд — сегодняшнее Машино лицо. И меня, взрослого мужика, не очень тянет совать пальцы в эту мясорубку, потому что отхватит — и не заметит. Поэтому я просто как бы невзначай кладу ей на колени букет разноцветных гербер, и изучаю ее лицо в отражении в боковом стекле. Маша возится на сиденье, перебирает пальцами лепестки и с хомячьим видом бубнит:

— Сидеть было немного больно.

Я растекаюсь в улыбке и все-таки придвигаюсь ближе, заглядывая в ее грозовое лицо.