Мальвина (СИ)

Дело не в словах и не в том, что меня, как ненормальную, колотит озноб, хоть я точно посчитала дни. Дело в том, что эта тошнота все испортила. Ну и вот как я все ему скажу, если теперь получается, что я просто хочу заставить его быть моим мужем ради ребенка? Не факт, что я беременна, потому что у того мороженного и правда был странный вкус. Есть старый проверенный способ узнать, чем отравился: нужно просто мысленно потихоньку перебирать в памяти все, что ел на протяжении дня: от чего будет тошнить — тем и отравился. Я серьезно, это не просто моя выдумка, это личный секрет от врача. Проблема в том, что меня одинаково сильно выворачивает и от мыслей о мороженном, и от мыслей о возможной беременности. Нет, не подумайте, я точно буду хорошей мамой и у меня даже мысли нет о том, чтобы избавиться от ребенка. Просто сейчас это все так не вовремя.

Влад решительно берет меня за руку и тащит в сторону машины. Я упираюсь пятками и мгновенно собираю на свои балетки целые килотонны грязи.

— Маш, тебе нужно в больницу, ты зеленая, — говорит это таким тоном, что я бы правда не удивилась, окажись в самом деле именно такого цвета.

— Мне просто нужно подышать.

Я сую руки в карман джинсов, нащупываю там кольцо и мысленно повторяю целую романтическую речь. Спасибо, судьба, я уже поняла, что это знак: либо говорить прямо сейчас в костюме мокрой тошнотной курицы, либо вообще не говорить.

Хорошо, сделаем паузу и отсрочим момент моего эпического позора, чтобы я могла в двух словах объяснить, ради чего это делаю. Все очевидно, просто и незамысловато, как в мелодраме — я просто влюбилась в своего мужа. Да, как дура, меньше, чем за неделю, а если быть точнее, то примерно за полтора дня. И я не могу жить с мыслью, что все наши отношения построены на одном пьяном (с моей стороны) споре. Я должна знать, что у нас с Владом хоть что-то было по-человечески. Хотя бы ради того, чтобы рассказывать внукам. Я-то планировала романтический ужин, цикад, звезды, красивое признание, чтобы даже моего вечно неунывающего Казанову прошибло на слезу, а в итоге будет грязь, зеленое лицо, кислый вкус во рту и прическа в стиле «Мокрое гнездо на грани краха».

— Ты себя очень странно ведешь, Мальвина, — строго говорит Влад. — Давай-ка кое-что выясним.

«Нет-нет-нет!» — машу руками, потому что боюсь открыть рот.

— Извини, что сказал так грубо, но если ты взволнованна из-за возможной беременности, то вот тебе мое железное и окончательное — я рад, что в обозримом будущем ты станешь круглой, как глобус. Я согласен приносить тебе соленые огурцы в три часа ночи и персики утром в сентябре. Мне плевать, что у тебя могут появиться растяжки, что ты можешь поправиться и что станешь вредной и капризной. Я согласен возиться с нашими лисами и Асмодеем, если ты захочешь весь день проваляться в постели. Меня не пугает твой токсикоз.

— Влад! — с мольбой стону я, но он останавливает меня ладонью.

— Я не закончил, Мальвина. — Он почему-то еще больше хмурится и продолжает. — Мы с тобой точно самая ненормальная парочка на свете, но я голову откручу тому, кто скажет, что у нас не по-настоящему, потому что если у нас понарошку, то тогда я свято уверую, что земля плоская и стоит на трех китах и черепахе.

— Согласись, так было бы прикольнее: летать в космос и делать селфи на фоне трагической черепахи, — зачем-то говорю я.

Клянусь, оно само, я не хотела портить такой романтический момент! Мой красавчик-муж кривит губы, сдерживая смех, но все-таки смеется, и я потихоньку, бочком, прилипаю к нему, как банный лист. Обхватываю руками за талию и очень сильно сжимаю в кулаке кольцо из косточки мамонта.

— Машка, у нас будут чумовые дети, — наконец, говорит Влад. — И это должен был быть финал моей речи, но образ трагической черепаху распугал всю романтику. С тобой даже в любви не признаться по нормальному.

Я шмыгаю носом, потому что это скупое мужское признание разъело и тошноту, и дурное настроение и даже в грозу, холод и проливной ливень, в грязи по колено этот момент навсегда запомнится как самый романтический в моей жизни.

— Ты украл мою торжественно речь, — бубню ему в рубашку.

— Печь? — переспрашивает Влад совершенно серьезно. — Что печь?

Он правда совершенно невыносим.

Я хотела все сказать ему в глаза, под горячий чай в стаканчиках и кексы с разноцветной сахарной посыпкой, но сейчас оказывается, что даже просто смотреть ему в лицо совсем непросто. Вот такой вот каламбур. И самое ужасное, что мое чудесное ванильно-карамельное признание полностью выветрилось из головы. Так что придется импровизировать, а импровизация не то, чтобы мой конек. Но когда вы стоите по щиколотки в грязи и любуетесь, как заботливо расставленная посуда наполняется дождевой водой, вам, поверьте, все равно, сколько глупостей в итоге придется сказать, прежде чем дойти до самого главного.