Малые Боги. Истории о нежити

Собственно, девка в хозяйстве вещь бесполезная, навроде жеребенка: жрать – жрет, а работы с нее – как есть нисколько. Но без жеребенка не будет лошади, а без девки – бабы. Такая она, жизнь – заковыристая; куда ни свернешь – всюду баба. Без лошади в хозяйстве трудно, но можно, без бабы – полный каюк. Лошадь можно не только из жеребенка сформировать, но и поймать готовую в полях за лесом. Бегать, правда, за ней умаешься. К тому же словленная лошадь лягает копытом и норовит кусить. Но хотя бы не ругается. А баба ругается завсегда, даже самый лучший экземпляр.

Среди своих ходят побаски, будто кто-то изловил дикую бабу и привел в дом на хозяйство. Вот уж языки у народушка! Дикую бабу промыслить нетрудно, только кто кого опосля на хозяйство определит – это еще вопрос. На дикую бабу глянешь – год глаза не разжмуришь. А уши от ее повизга сворачиваются в трубочки да так и остаются, пока новые не вырастут.

Так что хочешь бабу прирученную – выращивай ее из девки. А не хочешь – сам веди хозяйство. Только потом не жалуйся, что вместо дома будет загаженная нора. Есть в том некая тайна: вроде бы Тшши чистоту обожает и порядок, но, как ни поворотится, все помойка получается и вонючая берлога.

Без бабы – швах.

Вообще на хозяйстве у Тшши была старушка. Самое милое дело: старушка уже не ругается, а только воркотит вполголоса. И не дерется вовсе; у нее на драку куража не хватает. Одно беда: сил у старушки мало, и с каждым годом все меньше. Этак скоро не она за Тшши ходить будет, а ему за нею придется. Когда-то старушка была и бабой, и девахой хоть куда, но то было давно, те времена из памяти изгладились напрочь, так что новую девку затворять приходится на чистом месте.

Проще всего, казалось бы, девку затворить в корчаге, но на самом деле так только кажется. В корчаге пиво к празднику ходит, и, сколько ее ни споласкивай, пивной дух ничем не отобьешь – хоть маленько, да останется. И получится девка не ручная, а пивная. А уж какая баба из нее произрастет, можно не загадывать. Один из бывших соседей затворил девку в корчаге, но он уже ничего не расскажет, у его дома и места жилого больше нет, а есть пьяная бражина. Суслом там загодя воняет, и деревья торчат вкривь и вкось.

Тшши девку затворил в кадочке. Не новой, прежде в ней груздочки солились. Так оно и к лучшему: не новая – значит, проверенная.

Как девок затворяют, объяснять не надо; дурное дело нехитрое, каждому известно. Главное – срок соблюсти, а то вылупится младенчик, – уа-уа! – возись потом с кашками да какашками. А передержишь – и того хуже: вылупится не девка, а лахудристая бабенка. Тогда исход один: хватай дежу, в которой бабенка сидит, в охапку, волоки к омуту и вываливай в самую глыбь. В омуте из бабенки образуется русалка. Будет лунными ночами смехи хохотать и плескать в ладоши. А ты сиди, запершись поплотней, да вспоминай про свое рукосуйство.

Из кадки девочка вышла ладненькая, крепкая, как боровой грибочек. Глазки ясные, щечки красные, а в русой косе – алый бант. Так вместе с бантом девчоночка и слепилась. Поначалу, конечно, испугалась: что, да как, да почему?.. Но у Тшши все было продумано; он девку сразу к старушке перенаправил, пусть та на глупые вопросы ответы дает, а заодно помаленьку приучает девоньку ко всякому бабьему мастерству. Девка, конечно, и сама выучиться может, но умение, полученное от другой мастерицы, прочнее.

Казалось бы, все спроворил, как следует быть, а вышло неладно. Два дня девка обвыкала, приглядывалась к житью-бытью, а потом подошла и спросила напрямки:

– Дедушка, ты меня съешь?

– Какой я тебе дедушка? – рассердился Тшши. – И девок я не ем, девки народ неудобоваримый.

– Бабушка Лукерья сказала, что ты старую лошадь съел, а скоро ее съешь, а там – и меня.

– Ты меньше дуру слушай. У нее от старости ум за разум заскочил, вот и несет, сама не зная что. Лошадь – она животная, поэтому, как изработается, ее надо съесть. А баб да девок едят одни людоеды. От этого у них зубы выпадают и нрав портится.

– А ты кто? И зачем меня к себе притащил?

– Я – Старый Жиж. И тебя не притащил, а затворил. Вот в этой вот кадушке. А зачем?.. уж, всяко дело, не для еды. Чтобы тебя получить, я полкадушки груздей в поганую яму вывалил. Так что есть тебя накладно получится. Ты мне для других надобностей потребна. Поняла?

– Поняла, – сказала девка и отошла тихохонько.

Тшши доволен остался – и разговором, и тем, что девка тихая получилась: не визжит, не вопит и ногами не топает. А вышло, что тишина ее сродни той, что в тихом чертовом омуте. Ничего из сказанного девка не поняла, а что поняла, то переврала. А быть может, виной всему была бабка Лукерья.

Девки, какую ни возьми, все до одной Алены. Бабы, и дикие, и самые смирные, всегда зовутся Матренами, а вот старушки – каждая наособицу. Бывают среди них Прасковьи и Пелагеи, встречаются Ульяны, а эту черт нарек Лукерьей. Впрочем, по имени ее никто не звал, кроме новой девки. Да и та чаще говорила попросту «бабушка».