Малые войны

Кабинет, очевидно, не находил в выступлении Италии никаких данных, могущих нарушить «крепость» Тройственного союза, и по существу он прав. Это звучит парадоксом, но при той резкой противоположности интересов, которая существует между Австрией и Италией, они могут жить рядом только в союзе, только связанные союзным трактатом, допускающим более спокойное и бескровное разрешение, можно сказать, ежечасных осложнений. Далее, триполийская авантюра могла, по крайней мере на время, отвлечь силы и внимание Италии на юг, за море, и смягчить, таким образом, напряженность положения в округах «ирридентизма». Недаром триполийский поход встречен ирридентистами не с восторгом, как ожидала военная партия, но с тревогой. Наконец, само усиление Италии грядущим присоединением, если оно и состоится, представляется (и, как мы увидим, не без оснований) проблематичным. Таким образом, в конечном итоге австрийское правительство не могло иметь каких-либо веских причин препятствовать захвату, которым устанавливалось равновесие на северном берегу Африки, вне пределов непосредственных австрийских интересов.

Если военные приготовления и могли в свое время возбуждать подозрение в искренности заявлений венского кабинета и в справедливости нашего предположения о том, что набег совершен с его ведома, то теперь, после увольнения начальника Генерального штаба Конрада Гетцендорфа, правой руки эрцгерцога и души партии Бельведерского дворца, увольнения, знаменующего решительное поражение военной партии, — такие сомнения вряд ли уместны. По свойственной австрийцам осторожности, кабинет смотрел сквозь пальцы на усиление войск на южной границе: нельзя было ручаться, что они не понадобятся, в случае, если Италия ходом дел в Триполи вынуждена будет искать решение на Европейском театре. Но ударом, нанесенным открыто партии эрцгерцога, кабинет отметил истинный характер [23] и смысл этих вооружений и, в то же время, определил им границы.

Значительно менее выгодно складывается обстановка для Германии: какое бы направление ни приняли события в Африке, она одинаково оказывается в проигрыше. Поставленный между союзницей — Италией и «другом и братом» — турецким султаном, император Вильгельм, по удачному выражению одной из немецких газет, неминуемо «должен потерять в своей шахматной игре или белого, или черного слона». И нам кажется, что воздержание Германии от каких бы то ни было шагов, хотя бы в области посредничества, может быть объяснено только связанностью ее — общим отношением держав к войне. При каком-либо выступлении Германия рисковала оказаться изолированной, а после ее недавних дипломатических неудач это «одиночество» отнюдь не могло бы быть названо, как некогда одиночество Англии, «блестящим».

Связанность Германии видна не только из бешеных нападок германской прессы на Великобританию, в которой хотят видеть главную виновницу происшедшего, но и в том, что соблюдение нейтралитета в данном столкновении есть наиболее невыгодное из всех возможных для нее, в теории, решений. Занятие Италией Триполи закрывает ей — и навсегда — Средиземное море. Вопрос о создании, путем усиления Италии, противовеса Франции и Англии на юге — вопрос спорный, ненадежный, обоюдоострый. Между тем отношения с Турцией, от невмешательства Германии в данный конфликт, не могут не пострадать. Действительно, влияние ее, с 1910 года казавшееся окончательно упроченным, испытывает уже теперь заметные колебания. Голоса против Германии раздаются в Турции все смелее и громче. «Дружба с Германией, — пишет в «France Militaire» младотурок Мешад-Эффенди, — за 15 лет принесла только те плоды, что виновники армянской резни, унесшей 500 000 жизней, остались безнаказанными. Турция для Германии — [24] только предмет эксплуатации, только орудие... Император приходит к султану Турции и говорит: «Я — брат», как приходил с теми же словами к султану Марокко. Он продал мароккского «брата» за чечевичную похлебку. То же будет и с Турцией».

Своекорыстность прусской политики начинает, повидимому, сознаваться все ярче и в остальной Европе. Печать отмечает, что даже вооружения Турции, которыми руководили за последнее время немцы — нужны, в первую голову, «не для турецкой, но для прусской войны». Особенно рельефно сказалось это на проекте постройки тех стратегических дорог, которые намечены в первую очередь в Малой Азии (Самсун — Сивас, Сивас — Эрзерум, Сарыкли — Диарбекир), на новой дислокации войск и энергичном продвижении войск в Урмийский и Хойский округа пограничного с Россией Азербайджана — меры, явно направленные против России. Выгода этих предприятий, грозящих осложнениями с Россией, — для Турции, особенно в нынешний период ее истории — период внутреннего переустройства, требующего спокойствия на рубежах, представляется весьма сомнительной; но выгода их для Пруссии — несомненна.