Малый мир. Дон Камилло

— Уже сделано, — мрачно пояснил Пеппоне. — Но поскольку я не хочу выглядеть перед всеми идиотом, вы должны посмотреть гранки, прежде чем Баркини напечатает манифест.

— Баркини, знаешь ли, тоже не невежда! Будь там что-нибудь не так, он бы тебе сказал.

— Да уж, конечно, — ухмыльнулся Пеппоне, — от этого клерикала дождешься… То есть я хотел сказать, что это — реакционер, черный, как его душонка… Да напиши я слово «сердце» через два «ц», он бы не охнул, лишь бы выставить меня дураком.

— Но у тебя ведь есть команда, — не унимался дон Камилло.

— Как же, не хватает только, чтобы меня поправляли подчиненные! К тому же, они те еще грамотеи… Все вместе и половины алфавита не вспомнят.

— Ладно, давай посмотрим, — сказал дон Камилло, и Пеппоне протянул ему гранки.

Дон Камилло неспешно проглядел напечатанный текст:

— Ну, даже если оставить в стороне все ляпы, то, мне кажется, написано резковато.

— Резковато? — крикнул Пеппоне. — Да это же каналья, проклятый негодяй, отъявленный мерзавец, провокатор! Чтобы высказать ему все, чего он заслуживает, никакого словаря не хватит!

Дон Камилло взял карандаш и тщательно выправил текст.

— А теперь обведи исправления ручкой, — сказал он, закончив работу.

Пеппоне с грустью оглядел пестрящий исправлениями и пометками листок.

— Подумать только, а этот подлец Баркини сказал, что все в полном порядке… Сколько с меня?

— Нисколько. Держи лучше язык за зубами. Не хотел бы я, чтобы разнеслись слухи, будто я работаю на Агитпроп.

— Я пошлю вам свежих яичек.

Пеппоне ушел, а дон Камилло отправился пожелать Иисусу спокойной ночи.

— Спасибо, что Ты послал его ко мне.

— А что Мне еще оставалось? — ответил Христос. — Как все прошло?

— Трудновато, конечно, но все закончилось хорошо. Он даже не заподозрил, что это я был вчера вечером.

— Да все он знает, — перебил его Иисус, — он прекрасно знает, что это был ты. Все двенадцать раз был ты. Он даже пару раз тебя видел. Дон Камилло, пожалуйста, будь умницей и в будущем семь раз подумай, прежде чем написать: «Пеппоне — осел!»

— Никогда больше, выходя из дома, не буду брать с собой карандаш, — торжественно пообещал дон Камилло.

— Аминь, — с улыбкой закончил Христос.

Погоня

Дон Камилло не на шутку разбушевался в проповеди по поводу всяких местных событий и несколько раз весьма резко отозвался об этих там. Так вот и вышло, что на завтра, перед вечерней, когда он взялся за веревки колоколов, — ибо пономаря куда-то на время отозвали, — грянул гром.

Какой-то проклятый кощунник привязал к языкам колоколов бумажные петарды: никаких увечий, но взрыв получился такой оглушительной силы, что кого угодно кондрашка бы хватила.

Дон Камилло по этому поводу не проронил ни слова. Вечернюю мессу он отслужил совершенно невозмутимо. Церковь была набита битком: эти там присутствовали все до единого. Пеппоне — в первом ряду. И все с такими смиренными, кроткими лицами, что и святой пришел бы в исступленье. Но лицо дона Камилло оставалось непроницаемым, и разочарованный народ отправился по домам.

Закрыв двери храма, дон Камилло набросил плащ и, прежде чем уходить, торопливо преклонил колени у алтаря.

— Дон Камилло, — сказал Христос с Распятия, — положи!

— Не понимаю, о чем Ты, — запротестовал дон Камилло.

— Положи!

Дон Камилло вынул из-под плаща дубинку и положил ее возле алтаря.

— Дон Камилло, нехорошо!

— Господи, да это же не дуб, а всего-то тополь, легкий, гибкий…

— Ложись спать, дон Камилло, и забудь о Пеппоне.

Дон Камилло развел руками и лег в кровать с высокой температурой. Когда же под вечер следующего дня к нему вдруг заявилась жена Пеппоне, он подскочил, будто петарду взорвали прямо под ним.

— Вон отсюда, богохульное племя!

— Дон Камилло, бросьте вы эти глупости! В Кастеллино объявился тот негодяй, что когда-то пытался свести счеты с Пеппоне. Его выпустили!

Дон Камилло закурил сигару.

— И ты, товарищ коммунистка, пришла мне об этом рассказать? Я, что ли, объявил амнистию? Да и какое тебе вообще до этого дело?

— Такое, что об этом рассказали Пеппоне, и Пеппоне сразу кинулся в Кастеллино. И автомат прихватил!

— Ага, значит у вас все же есть припрятанное оружие!

— Дон Камилло, хватит уже о политике! Вы что, не понимаете, что Пеппоне его убьет? Если вы не поможете, мой муж пропал!

Дон Камилло злорадно засмеялся:

— Правильно, будет знать, как привязывать петарды к колоколам! По нему и так каторга плачет! А ты — вон отсюда!

Через три минуты дон Камилло уже летел по дороге на Кастеллино — в сутане, подвязанной у шеи, — изо всех сил крутя педали гоночного Вольсита[6], взятого напрокат у сына алтарника.

Светила луна. В четырех километрах от Кастеллино дон Камилло заметил человека, сидящего на перилах моста через канал Фоссоне. Тогда он притормозил: в ночных поездках главное — осторожность. Метрах в десяти от моста он остановился и сжал в руке завалявшуюся в кармане игрушку.

— Молодой человек, — обратился он к сидящему, — не видали ли вы такого здоровенного мужика, направляющегося на велосипеде в сторону Кастеллино?

— Нет, дон Камилло, — спокойно ответил тот.

Дон Камилло подошел ближе.