Он любит играть с землей, может часами, не отрываясь, строить что-то, хочу пойти за ним, но тяжелая рука опускается на мой локоть, Баграт смотрит в сторону малыша, контролирует ситуацию, но меня не отпускает.
Убедившись, что Игнат принялся безмятежно играть, он опять смотрит на меня с высоты своего роста, склоняется к моим губам, заставляет задержать дыхание и выдает неожиданно охрипшим голосом:
– Мой сын.
Прикрываю веки. Вдох-выдох. Биение сердца и страх, который сковывает шею, не дает дышать.
– Нет, – отвечаю одними губами. Это не отрицание факта отцовства Умарова, это «нет», скорее, адресовано судьбе, которая играет со мной и бросает под каток Умарова снова и снова…
Резко тянет меня на себя, не церемонится, жестко, заставляет сделать шаг, удерживает в сильной хватке. Надавит сильнее, может переломать мне кость. Умар слишком сильный, бешеный и жестокий. Я слабая кукла в его могучих руках. Не замечаю, как слезы начинают течь по моим щекам, прокладывают мокрые дорожки, губы дрожат, в то время как Умаров фиксирует меня, оплетает руками так, что не вырваться.
Кулачками упираюсь в массивную грудь. Меня колотит.
– Что «нет»?! – выдает зло, рычит. – Говоришь «нет», когда сама течешь от меня? Которое из твоих «нет» – правда?! «Нет» мне? «Нет» сексу со мной? «Нет» тому, что родила от меня?!
Встряхивает так, что зубы клацают. Накрывает паникой, начинаю вырываться, но тщетно. Умара не сдвинуть. Поднимает руку, пальцы впиваются в мои локоны, стягивают на затылке.
Проходится по моему лицу ленивым, оценивающим взглядом, словно прицеливается. Прикидывает, как именно будет играть со мной, заставлять признать его правоту и обратить мое «нет» в «да»…
Не выдерживаю этот алчный взгляд. Холодок по спине проходится вдоль позвонков и ударяет в копчик дрожью.
Неожиданно вторая рука скользит к моей талии, проходится касанием, медленным, тягучим, ласкающим и отчего-то до жути страшным, стягивающим кожу мурашками.
– Раз так. Надя… Сделаю тест ДНК. Если будешь отнекиваться, радость моя, тогда я…
Замолкает, не выговаривает, а я сама додумываю самое страшное… То, чего боялась все эти годы…
Он… он действительно может…
Умаров способен лишить меня всего того, что осталось после него, что не дало умереть, что позволило выжить, мое маленькое счастье, мой смысл жизни, моего мальчика…
– Умар… – тяну его прозвище, кусаю губы, но не могу заставить себя ответить что-либо, за меня это делает Баграт.
– Игнат мой сын, Надежда. Я не слепой и вижу, что мальчик моя точная копия.
Неожиданно притягивает меня к себе, сжимает талию так сильно, что мне кажется, что на коже проявятся синяки, зацветут. Напрягаюсь вся, зубы стучат от страха.
Но Умаров ничего не делает. Он смотрит в мое лицо. Внимательно. Слишком проницательный взгляд.
От него такого кожа мурашками покрывается, потому что прямо сейчас Баграт решает мою судьбу.
И действительно спустя мгновение мужчина произносит:
– Сейчас ты вернешься в палату и соберешь ваши вещи. С сегодняшнего дня вы живете со мной. В моем доме.
– Не хочу я жить с тобой! – выкрикиваю неожиданно яростно. Я словно в плену, в капкане, Баграт не дает выбора, не оставляет ни шанса.
Приподнимает бровь, серые глаза приобретают стальной оттенок, когда выдает совершенно спокойно:
– Хорошо. Тогда я забираю своего сына.
Самые страшные слова произнесены. То самое, чего я так боялась. Начинаю вырываться из хватки мужчины, царапаюсь, но не кричу, боюсь своим криком напугать Игната.
Одного раза нам хватило, когда чокнутый упоротый фиктивный муж пытался проникнуть в дом деда с бабушкой, чтобы они ему дали очередные деньги взаймы.
Тогда дедушка взял двустволку и нацелился прямо на внука, перегар Стаса вмиг прошел, но сцену случайно увидел Игнат.
Пытаюсь успокоиться, собраться, перестать сопротивляться катку по имени Баграт Умаров, как вдруг слышу детский крик:
– Отдай маму! Отпусти! Маму! – поворачиваю голову и вижу, как мой маленький защитник нападает на Умарова и ударяет его по ноге, цепляется и тащит за брюки.
От неожиданности Умаров отпускает меня, и я чуть не падаю, быстро оплетаю руки вокруг сына и поворачиваю его личико к себе, смотрю в серые глаза, которые наливаются свинцом, как у его отца, когда Баграт пребывает в бешенстве.
Обнимаю сына.
– Все хорошо, Брошечка моя, все хорошо… Мне никто не навредит… Успокойся, сыночек…
Но Игнат опять смотрит на своего отца. Маленький воитель, готовый биться за свое до последнего.
– Маму тлогать низя! – выдает. – Надя холошая!
Делает паузу, а потом тянет указательный палец в сторону Умарова:
– Ты плохой…
Тоже смотрю в сторону Баграта, замечаю, как у него скулы белеют и глаза вспыхивают.
– Иди собирайся, – почти рычит, – не заставляй меня оправдать то, что говорит мой сын, и быть для тебя очень плохим…
– Ты не отнимешь у меня сына, – выдаю надрывно, прижимаю Игната к груди и прикрываю ему уши, интуитивно пытаюсь не допустить, чтобы малыш слышал, о чем мы говорим с Багратом.
– Я возьму все, что принадлежит мне, – рычащие нотки в голосе, акцент, которого до этого не было.
Сделает. Отнимет. Уничтожит.