Малыш и Буйвол

— Вот дела! — буркнул Малыш, глядя на друга. — Они нас ждали. Ты представляешь? Хотелось бы знать, зачем… — Он уложил безответного дрожащего Буйвола и перешел на другую сторону кровати. Сел на пол, повернувшись лицом ко входу. Рядом положил колчан, взял лук в руки. Едва ли на них нападут, что легче было сделать раньше, на открытом месте. Но все же…

Буйвол вроде бы успокоился. Только скрежетал зубами, словно камни жевал.

— Потерпи, — сказал ему Малыш. — Неужели ты собираешься хотя бы в этом меня опередить? Даже не думай! Я во всем буду первым, всегда, вот так-то!

Монах вернулся на удивление быстро. Он нес в руках глубокий медный таз, прихватив его через полотенце. Увидев сидящего на полу за кроватью Малыша, он покачал головой и сказал с легким укором:

— Здесь вам нечего бояться.

Малыш хмыкнул, отложил лук. Возразил:

— Ты не прав. Всегда есть чего бояться.

Суайох поставил таз на шаткий столик, заметил:

— Твои опасения ничего не изменят. Ты не сможешь защититься от неизбежного.

— Раньше мне как-то не доводилось близко общаться со слугами богов. — Малыш усмехнулся. — Значит, это и есть монашеское смирение? Должен сказать, оно мне не по душе.

— И от этого тоже ничего не зависит. — Монах со дна таза достал нож с узким лезвием, стряхнул с него воду. Сорвавшиеся капли разбились о пол, растеклись черными кляксами.

Сев рядом с Буйволом, монах внимательно осмотрел забинтованную руку. Покачал головой.

— Вы должны были сразу снять повязку, как остановилась кровь.

— Но это же ничего бы не изменило, — едко заметил Малыш.

— Возможно, изменило бы. Но вы этого не сделали. Не могли сделать. И теперь вы здесь…

Буйвол застонал, когда Суайох в нескольких местах надрезал повязку и стал сдирать ее лоскутами. Вместе с тканью отслаивалась гниющая плоть. Монах качал головой. Малыш с тревогой следил за его лицом. Не выдержав, он спросил:

— Плохо? Плохо, да? Но он… С ним все будет в порядке?

— Все всегда в порядке, — равнодушно откликнулся монах, отдирая задубевшие куски повязки, словно древесную кору, бросая их на пол. — Что бы ни случилось.

Разозлившийся Малыш повысил голос:

— Я спрашиваю, не умрет ли он?

— Он не может умереть раньше времени. Для этого здесь я.

Суайох разглядывал гниющую рану, осторожно ощупывал руку, определяя как далеко расползлась болезнь. Конечность выглядела отвратительно — она сильно вздулась, натянувшаяся кожа была серо-синего цвета. Края раны висели белесыми лохмотьями, обнажившиеся мышцы цветом напоминали вареное мясо. Горячая мягкая плоть тошнотворно пахла гнилью.

— Я вылечу его, — сказал монах. — Но это будет дорого стоить.

Малыш помолчал, не зная, как сказать, что у них почти ничего нет. И ответил:

— Я отдам все, что у нас есть.

— Хорошо… — Суайох подошел к столу, достал из таза другой нож, с широким дугообразным лезвием. Приказал: — Держи своего друга. Сейчас я буду его резать.

Малыш встал в изголовье, опустил ладони на широкие плечи Буйвола, прижал. Монах покачал головой:

— Не так. Садись на него. Навались всем телом. Держи изо всех сил.

— Он же без сознания.

— Ему будет больно, — сказал Суайох. — Очень больно.

Малыш все сделал, как говорил монах.

И когда Суайох стал иссекать пораженную болезнью плоть, Буйвол очнулся, зарычал, заревел во весь голос, заметался на кровати, словно бешеный. На губах его выступила кровавая пена. Мутные глаза лезли из орбит.

Действительно, ему было очень больно.

Через три дня Буйвол пришел в сознание и увидел над собой низкий свод пещеры. Он никак не мог понять, где находитмог вспомнить, как он тут очутился. Он лежал, не в силах согнуться, тупо смотрел в потолок и мрачно думал, а не склеп ли это.

Потом вспомнился переход через горы, и тут же вернулось накомое ощущение, что с ним что-то не в порядке.

Рука! Пробитая стрелой рука. Вздувшаяся, болезненная. Непослушная…

Дрогнули губы:

— Есть тут кто?

Собрав все силы, Буйвол чуть повернул голову, скосил глаза. Шею пронзило острой горячей болью, мгновенно растекшейся по плечам. Перед глазами заплясали черные точки… Он зажмурился, выждал немного. Снова открыл глаза.

Чахлый куст в кадке. Оштукатуренные голые стены. Колышущиеся тени.

А значит, есть светильник. Следовательно, это не склеп.

— Есть тут кто? — повторил Буйвол. — Эй!

И снова никто не отозвался.

Если светильник горит, значит, люди где-то рядом.

— Малыш! — позвал Буйвол и поперхнулся слюной. Он вдруг почувствовал жуткий голод. А это значило, что теперь с ним все в порядке.

Подземный храм жил по своему тайному распорядку. Днем монахов почти не было видно. То ли они занимались делами на поверхности, то ли отсиживались в кельях-одиночках. С наступлением вечера слуги Локайоха собирались в трапезных и молельных. Малыша туда не пускали, и он мог только предполагать, что там происходит. Еду дважды в день приносил ему Суайох, оставлял на треногом столике — хлеб, сыр, рыба и вода.