Малышка

Сейчас все было иначе. Смерть Виктора не считалась гибелью при исполнении служебного долга. Не было начальников, музыкантов из оркестра… Был священник, по настоянию мамы Вити. Была кучка молчаливых сослуживцев. Была старушка-мать, ронявшая скупые слезы. Она вытирала их концом черного платка, по-детски цепляясь за локоть Ильи. Где-то далеко был Костя, рыдавший в СИЗО. Был Илья и я. Мы стояли по разные стороны могилы, глядя друг другу в глаза. Молчаливый диалог, содержание которого было известно только нам: он благодарил меня за то, что я с ним; я чувствовала его тоску, глазами обещая оставаться рядом.

Ночью, дома, я услышала то, о чем мечтала все это время. Но теперь эти слова воспринимались как должное. Это не было сюрпризом, неожиданностью. Это было естественно.

— Я тебя люблю, — мужской шепот в полной тишине.

— И я тебя люблю, — так же в тишину ответила я.

Раннее утро. Понедельник. Я крашусь в ванной. Илья удивленно окинул меня взглядом.

— Если ты собираешься на работу, то зря. Пока эта тварь на свободе, ты сидишь дома.

— Но ты же сам сказал, что я его больше не интересую.

— Ты никуда не идешь.

— Илья, — я говорила уже в спину мужчины. — Отпуск закончился.

— Бери отгулы. Нет, лучше я сам позвоню, — задумавшись, сказал Вараксин.

— У меня нет на это лишних денег. Отгулы за свой счет брать надо.

Мужчина с искренним непониманием посмотрел на меня, и впервые за эти страшные дни рассмеялся.

— Лена, ты такая смешная! Какие деньги? Тебе думать больше не о чем? Я же сказал, сам позвоню, договорюсь.

Когда хлопнула входная дверь, я долго думала над его словами: я не хочу брать чужие средства, сбережения. Но и своих нет. С другой стороны, что ломаться? Я уже месяц живу за счет Ильи, и надо же, даже с моей щепетильностью в отношении денег (все-таки они давались мне тяжело), я ни разу не задумалась над этим фактом. Это тоже казалось каким-то естественным.

На фоне всех печальных событий мне очень хотелось поговорить с мамой. Я дождалась 10 утра, и набрала по памяти знакомые цифры. Родители вернулись из лагеря, и сейчас поселились на даче. Папа опять пытался что-то с чем-то скрещивать, а мама неожиданно пригрела бродячую кошку. Я набралась смелости и рассказала, что встречаюсь с мужчиной. И он старше меня. И он сотрудник органов. Реакция оказалась совершенно непредсказуемой. Родители были рады! По-настоящему рады. Тот факт, что они почти ровесники с Ильей их слегка смутил, но мама вовремя нашлась, сказав: «Я так и думала, что тебе нужен мужчина-отец. Ты же у нас такая малышка». Договорились, что как только у Ильи появится свободное время, мы приедем к ним в гости. «Надо будет позвать с собой Леонида Егоровича. Они с папой сойдутся характерами».

После обеда звонил заведующий, и достаточно тактично (хотя по интонации было ясно, что он недоволен) сообщил, что дает мне еще пару дней отгулов. Так же поделился новостями отделения (хотя мне исправно, 2 раза в неделю, звонила лаборант Полина), и под конец, не удержавшись, пожаловался на то, что некому работать и «толковых сестер» не найдешь. Вечная песня завотделением.

После драматических дней и кучи негативных эмоций таким счастьем стало простая готовка и уборка. Я с остервенением терла пол, пытаясь затратить максимум энергии, чтобы не оставалось сил думать. Не оставалось времени на рефлексию, на анализ ситуации, на жалость. Если все же думалось, то почему-то в душе было только два чувства. Они, как говорилось в пословице, граничили между собой. Однако в моем представлении они были параллельными прямыми. И почему-то они не могли жить в мире: эти прямые постоянно пытались соревноваться за место в моем сердце.

Любовь и ненависть.

Я ненавидела весь мир: все эти порты, строящиеся на костях, деньги, зарабатываемые на крови, Гобенко и подобных ему, живущих за счет людской смерти, Костика, возжелавшего такой жизни и погубившего жизнь своего отца.

В то же время я была переполнена любовью. К своим родителям, к папе Ильи, воспитавшего его, и маме, которая его родила. Люблю Илью. Его характер, ум, внешность, заботу обо мне и готовность жертвовать собой ради абсолютно незнакомых людей. Я смирилась и даже полюбила ситуацию, в которой оказалась: не случись все эти приключения — я бы не ползала сейчас на коленях с тряпкой в руках по паркетному полу в этой, уже любимой, квартире.

Ильи сутки не было дома. Он звонил пару раз, просто спросить, как мои дела. Это было так трепетно: разговаривать с человеком, который вчера признался, что любит, хотя, вероятно, тысячу лет не произносил этих слов.

По возвращению, мужчина вяло поковырялся в тарелке с рагу, выпил стопку виски и проспал 14 часов. Для него это потрясающе много!

Я передвигалась по квартире на цыпочках, боясь разбудить. У Ильи без конца звонил сотовый: я переставила его в беззвучный режим, и просто наблюдала, как мигает экран, выдавая номера и имена звонивших.