Мама!!!

Саша дождалась и съела добавку. Хороший суп, особенно со свежим хлебом. Мама, наверное, сходила после выборов в магазин. Или бабушка. Кстати, она голосовала?

– Баба, ты на выборы ходила?

– На выбора́-то? Так нет еще. Разве даст засранец? Не отпускает бабушку, да?

Она с любовью посмотрела на Серёжу, который так и ворочался на полу, но держал теперь в кулачке подол бабушкиного халата. Надо насмелиться и попроситься к ней в комнату. Открыть рот и вместо вырывающегося «Почему вы всё время у нас сидите?» спросить: «Баба, можно я пойду в твою комнату?» Только Саша приготовилась это сказать, как бабушка попросила ее посидеть с Серёжей:

– Мне надо ему каши сварить и состирнуть белье. Посидишь? Ты только смотри, чтобы он под кровать не полез, а то там не мыто.

Саша собралась с силами:

– Мне заниматься надо.

Бабушка повернулась к ней и посмотрела, будто сквозь туман, который мешал ей сразу вспомнить, что ее внучка школьница и должна хоть иногда читать, писать. Наконец что-то у бабушки осознанное в глазах промелькнуло:

– Уроки? Ну садись. Только посматривай за ним.

– Так мама посуду домоет и посмотрит. Я к тебе пойду!

Уф! Саша выдохнула облегченно, тут же прыгнула в прихожую, накинула легкую, чтобы бегать по коридорам, куртку, тапки, взяла с холодильника книжку. Это хрестоматия. Хотелось почитать что-нибудь интересное, но ничего особенного не было, Саша всё перечитала. Надо идти в библиотеку, а она где-то потеряла дома рассказы Всеволода Гаршина. Такая в мягком переплете, с бородатым портретом на обложке и крупными зелеными буквами «КС». Гаршин на этой книжке очень похож на икону. Как в церкви, только чернобелый. Она знает, что ему было тридцать три года. Много, конечно, но не дедушка. Надо же, всего 13 квадратных метров, а книгу не найти. Саша три раза продлевала этого Гаршина – в четвертый нельзя. Надо сдавать или сдаваться. Завтра мама обещала спросить в училищной библиотеке, нет ли у них такой книжки. Если есть, можно будет забрать и отдать вместо потерянной, пэтэушникам ведь она не нужна, они не читают. Даже мама не читала.

Ну а пока Саша осталась с хрестоматией. Вообще-то она не соврала – ей задали учить стихотворение. Называется «Проселок». Она выучила первые четыре строчки, а надо четыре строфы. Любые. Дальше там такая скукотища идет. Она сейчас сядет у бабушки в комнате и выберет другие четыре строфы.

– Закройтесь, – крикнула она и дождалась, когда мама выйдет из ванной.

Комната бабушки была почти под ними. У них номер 813, а у бабушки – 711, соседняя по стояку. Быстрее было бы спуститься по второй лестнице, но там темно, не зря же ее прозвали черной. Саша пошла через весь этаж к основной. Здесь светло, спокойно. Даже по-необычному уютно, свет яркий, потому что лампочку не покрасили. Наверное, забыли. Под дверью Димки-рахитика постелена мокрая тряпка – вытирать обувь. Гости, значит, пришли, много гостей. Уже который год ей не могут сказать, где сам Димка. В интернате, мол. Ну не может же он там жить так долго? Разве разрешается сдать ребенка на всю жизнь в интернат только потому, что он надоел? Куда они его сдали? Каждый раз Саша обещает себе при встрече с его мамой или братьями узнать про Димку, но каждый раз пугается. Встретит и сразу опускает глаза, проскакивает мимо. Сейчас бы она точно осмелилась, но никто из их комнаты не выходил, слышно было, что внутри кипит застолье.