Саша резко шагнула вперед и вытянула руки – схватить Таньку, содрать с нее кролика. Потом раскрутиться как следует, выволочь Таньку, протащить ее по земле, чтобы она наверняка поняла всё про шапку. Ненависть из нее выплескивалась. Саша была готова, но не так легко оказалось ударить или толкнуть другого. Саша поняла, что не умеет. Она никогда не дралась, боялась, не хотела. Всегда убегала от агрессивных детей, уступала. Потом плакала от собственной слабости, потому что в их дворе надо уметь бить, чтобы тебя не дразнили. Сашу особенно никто и не дразнил, ее ровесников в пансионатах почти не было, пожалуй, только Танька, Светка и сиплая Саша. Остальные были или сильно младше, или совсем большие. Так что Сашу не задирали. Наверное, ей в первый раз захотелось драться, выместить всё. Ей всё здесь, в их дворе, на Лесобазе, в этой жизни, надоело, и всё она сейчас хотела избить, отпинать, проучить раз и навсегда. Только это оказалось не так-то просто. Она шаталась, переминалась с ноги на ногу, нелепо размахивала руками, будто угрожая Таньке, но не решалась схватить ее за ненавистную шапку. А вот Танька поняла, что Саша не может напасть первой. Она чуть присела, примерилась и толкнула Сашу в грудь. Саша, не ожидая от младшей Таньки столь стремительного нападения, упала. Она попыталась встать в своей неповоротливой шубе, но не смогла. Танька тут же налетела на нее и схватила за шапку. Шапка! Ведь это она, Саша, хотела оттрепать Танькину шапку, а теперь треплют ее собственную. Она собралась с силами и с первого раза поднялась. Теперь они стояли на ногах, вытянув вперед руки и держа друг друга за шапки. Саша пыталась вырвать у Таньки клок, а та драла ее шапку. Вдруг она больно царапнула Сашу по лицу. Надо было не дать ей приблизиться, теперь главное – оторвать от головы ее руки и схватить за лицо. В кровь его разодрать, глаза выдавить. Но Танька оказалась сильной, она вцепилась в Сашину шапку и не давала ей повернуть голову. Саша держалась за Танькиного кролика. Обе мотали головами, дергались, отчего шапки вырывались из рук, та и другая меняли хватки, а на снег летели белые клочья. Вот Сашина шапка разлетается белыми пушистыми облачками, вот – Танькина. Впрочем, уже и не поймешь, где чья. Танька больно упирается Саше в лицо, хочет снова поцарапать, но пока не выпускает шапку. Если она отпустит одну руку, Саша с силой на нее навалится и прижмет. Танька сопит, пытается содрать шапку, тянет руки, стараясь добраться до Сашиного лица и вцепиться в глаза. Но Саша не дается. Она так же не может отпустить хотя бы одну руку, так же пытается сдернуть с Таньки шапку и оцарапать ее. Так же молча сопит. Они стоят наклонившись, образуя большую букву «П». Саша чувствует на правой ее щеке кровь. Снег пошел, падает прямо на царапину. Пощипывает. Надо как-то уже победить Таньку. Вот! Сейчас она что есть сил закричит: «А!!!» – и топнет ногой, Танька испугается и выпустит шапку. Саша так и сделала, крикнула угрожающе: «А!!!», от неожиданности ненавистная Танька действительно отшатнулась. Всё, победа! Надо хватать Таньку за лицо, попасть пальцами в глаза, надавить со всей силы и толкнуть на землю – пусть валяется. Саша так и сделала, под пальцами она почувствовала что-то мокрое и мягкое – Танькины глаза. Танька закричала. Всё, надо ее валить и убегать. Саша собралась с последними силами и уже рванула вперед, как вдруг услышала над собой мужской голос. Пьяный мужской голос!
«Рано-рано два барана повстречались на мосту…» Невысокий мужчина в полушубке, веселый, с бледным, идеально гладким, будто из воска, лицом, стоял рядом и улыбался.
– Ну что, подрались? А ну, давайте я вам помогу!
Он потянул к ним руки, и они сразу расцепились и побежали. Саша первой заскочила в подъезд и полетела по лестнице. Господи, здесь темно. Ну ведь был свет, когда они с бабушкой шли! А теперь темень. Как идти? Где этот мужик? На улице совсем стемнело, так что ничего не было видно. И что же делать? Свет горел только на седьмом или восьмом этаже. Неужели придется ждать здесь бабушку? А если она задержится? Встретит там кого-нибудь из знакомых и заболтается? Или увидит, что Саши нет у подъезда, и пойдет искать? Да и страшно. Стоять-то тут страшно. Что-то случилось, раз вырубило везде освещение. Она прислонилась спиной к стене. Пока нет никаких шагов, будет так стоять. А если услышит шаги или шорох, то выскочит. Главное, чтобы мужик в полушубке за ней не побежал. Интересно, где же Танька? Поймал он ее? Жалко, конечно. Она, хоть и будущая шалава, всё равно ведь живая. С Танькой иногда можно было дойти до своего этажа.