Мама!!!

Ранец тянет вниз, она подпирает его ногой. Ключи не отвязать – бабушка специально так пришила, чтобы Саша никогда не потеряла. Еле открыла один замок, второй… У кого-то заскреблись в дверях. Надо остаться, надо на людях. Нет, это у алкаша из 803-й. Там алкаш живет, все знают. Третий замок. Заскочила домой. Закрыла на все три. Принесла специальную доску, которую они с мамой упирали в приколоченный к полу брусок. Еще табурет прислонила. Надо гладильную доску достать. Она на балконе. Уже открывала балкон, теперь легко. Какая доска холодная. Весна, а доска ледяная. Тяжеленная. Так ее приделала, чтобы тоже упиралась. Теперь, если они придут, она хотя бы выскочить сможет. Выпрыгнет в окно. А что делать сейчас? Куда прятаться? Куртку сняла, шапку. Без шапки стала лучше слышать. Кругом тишина, но она слышит этот страшный звук лесобазовской тишины. Она его хорошо знает и помнит. Она ненавидит, когда открывают дома окна или дверь – через них просачивается этот безумный дикий звук. Стоит ей только отъехать дальше Песков, поехать к маме на работу, в гости, в больницу даже, он исчезает. Там, в городе, у воздуха совсем другой звук, а здесь он заставляет сжиматься в дрожащий потный ком и бояться, бояться, бояться…

В шкаф. Там платья, плащи, много белья. Внизу есть место, внизу лежит старое одеяло и покрывало сверху. Она сейчас сядет в шкаф, чтобы не слышать этого звука. Села, но дверь не закрывается. Накинула на ключ снаружи мамин пояс от плаща и потянула на себя. Тише. Стало тише. Ее найдут, конечно, в шкафу и всё равно убьют. Но сейчас здесь хотя бы тише.

Василиса! Ну что еще? Василиса скребется. Заходит. Да не дергай ты пояс. Сорвался. Снова надо накидывать. Мурлычет. Помурлыкай, ну еще чуть-чуть, ну пожалуйста. Чтобы ничего не слышать, ничего-ничего. Как Крошечка-Хаврошечка залезала корове в ухо, так пусть Василиса к ней залезет и мурлычет внутри головы. Всегда, всю жизнь, потому что теперь-то Саша никогда-никогда не забудет этого звука, он везде с ней будет. Эээ, мурлыкай давай! Или «мурлычь»? Куда пошла? Василиса, стой! Иди на балкон, открой дверь. Ты же умеешь. Там одна дверь распахнута, на второй шпингалет спущен. Василиса весит семь килограммов, ее на выставке взвешивали. Пускай идет на балкон. Иди, зови Лорда! Зови, пусть вышибет дверь и бежит к Саше. Пусть сидит под Сашиной дверью. Ну давай, что ты сидишь у шкафа? Иди, зови! Им же рассказывали недавно на уроке про навыки межвидового общения. Ну так иди позови! Дура! Дура же, пошла кресло драть!

Этот звук. Лесобаза лезет в уши, выкручивает изнутри голову. Все думают, что на Лесобазе самое страшное – когда пьяные дерутся, когда слышно, как кому-то вышибают дверь, или когда стреляют. Нет, самое страшное – это тишина. Если тихо, значит, тебя никто не услышит. Ее, Сашу, никто не услышит. Сейчас ее придут убивать те милиционеры в шинелях, а никто не услышит. Невозможно. Аньку приходили убивать. Она наконец поняла! Это ее хотели убить. Они не знали, что Анька в больнице. И Аньку увезли в Казахстан. Уже, наверное, в Казахстане, она же смотрела много раз по карте – это совсем рядом. А Саша здесь, и ее прямо сейчас убьют. Господи, есть хоть кто? Выскочила, побежала в туалет.

– Танька! Танька, ты дома? Дядя Толя!

Тетю Олю не звала: если ярмарка, она тоже на работе. С мамой.

– Дядя Толя! Да Танька же!!!

Тишина. Оттуда, из их комнаты, льется такая же жуткая тишина, там тоже никого нет, и там никто не услышит. Надо затаиться. Пусть думают, что она не домой пошла. Спрячется под кроватью, в коробке от пылесоса. Они ворвутся, всё перевернут, а ее не станут искать – решат, что она не дома. В библиотеке, например. Но у нее замок изнутри закрыт. Надо ключ вынуть. И обувь спрятать. И куртку. Да, вот так, всё убрала: и ранец, и куртку, и сапоги. Всё – под кровать, за коробку. И даже лужицу от сапог вытерла, чтобы не догадались. Надо в коробку теперь. Она пряталась раньше в коробку. Господи, когда это было? Даже ноги теперь не лезут!