Мама!!!

А вот Сашина бабушка – полька только наполовину и не знала раньше польского, но у нее муж был поляк, мамин папа. Любила, говорит, его страшно. Хороший был, не пил, только без ноги. В войну их в какую-то польскую армию набирали, он туда пошел, так его в Тюмени при отправке прямо тем поездом и задавило, в котором должен был на войну ехать. Ногу отрезало. Еще и посадили – сказали, что он сам под поезд полез, чтобы на фронт не идти. Но с бабушкой они позже познакомились. И так она его любила! Они и в Казахстан вместе уехали, там его родня нашлась, какие-то то ли военнопленные, то ли переселенцы. Кто такие переселенцы, Саша и не поняла. Специально их, что ли, к бабушкиному мужу переселили, чтобы веселей им вместе было? Он туда уехал с бабушкой, маленькой Сашиной мамой и ее братом. Хорошо жили. А потом муж без ноги в первый раз в жизни в баню пошел. Не хотел, да его так все уговаривали. Чуть не умер в бане с непривычки. Бабушка говорила, там на всю целину только три сибиряка было, а остальные – жидкие полячишки. Но он, когда в себя пришел, вдруг пропал. Говорили потом, что в Литву убежал. Бабушка, как выпьет в праздник, всегда плакала и вспоминала: «Вот, Лариска, отец-то твой, поди, в Америке теперь живет. Точно в заграницу побежал, до войны-то он на границе жил и всё там знал. Говорю тебе, учесал в Америку, бросил меня с тобой, а ты малехонька, орешь, спозаранку встанешь и кричишь: “Mamo, mleczka!”» На этих словах все гости обычно плакали, и бабушка забывала, что мама-то уже в школу ходила, когда ее отец на одной ноге сбежал. Мама всё равно его очень любила. И польскому от него научилась. Она всегда хотела какой-нибудь еще язык знать, а учили их в школе немецкому, и то кое-как. Саша спрашивала маму, что она по-немецки умеет.

«Гутен морген, гутен таг
Хлоп по морде – будет так».

Говорит, больше ничему в школе не научили. В общем, они с мамой были какие-то ненастоящие поляки, бабушка хотела вообще скрыть, кто был ее мужем, она потом даже специально замуж вышла и фамилию сменила. Но маме, когда она хотела в институт поступать, не поверили. Пять раз поступала, но пока справки какие-то доставали, что это якобы отчим был, ей уже и расхотелось в институте учиться. А польский они знали. Бабушка часто первого мужа вспоминала, хотя после его смерти сразу вышла в Казахстане замуж за пьяницу и драчуна, от которого потом убежала, но им всем его фамилия досталась. Когда про Польшу говорили, она обязательно что-нибудь вставляла. В основном – про то, что Львов – это польский город. Еще кто-то на Лесобазе тушеную капусту называл капустой, а они с Вторушиными – бигосом. И вареники – перо́гами.

Маме польский язык пригодился, ей раньше редкие книжки приносили переводить. Правда, писала мама очень плохо и очень медленно, так что она читала про себя и тут же пересказывала на русском. Один раз, Саша совсем теперь плохо помнит, мама ночью домой не пришла. Бабушка сказала, что она на заработках. Саша чуть не умерла от страха. А мама утром приехала, и на следующий день они пошли детские лыжи и ботинки покупать. Актеры какие-то принесли маме книжку, она ее читала и тут же им переводила с польского, и они записывали. Всю ночь. Она потом домой пришла и сказала, что больше не надо ей таких заработков – пусть, мол, в синагогу со своими книжками идут, там люди образованные. Надо спросить, что за книжка.

Саша наконец очнулась. Все смотрели на нее, как будто она открыла рот что-то сказать и забыла закрыть. Тетя Лена, не глядя, наматывала свои картонки.

– Так что, баба Тоня не знает, что Львов украинский? – спросила Саша, чтобы что-то сказать.

– Меньше знает – крепче спит, – дядя Валя посмотрел на старухин закуток и подмигнул всем. Анька шепнула Саше: «Иди сюда!» – и завела ее в туалет. И свет не включила.

– Ты чего? – испугалась Саша. – Страшно же.

– Да подожди ты. У меня молнию заело.

Анька вышла из туалета, а Сашу оставила внутри. Вот так подружка. Саша стукнула один раз в дверь.

– Подожди, говорю. Не могу кофту расстегнуть.

Анька пошебуршала немного в коридоре и снова зашла в туалет. На груди у нее светилась ярко-зеленым цветом смешная рожица. Как колобок, только внутри белый – круглый, глазки-точечки, черточка носа, улыбка до ушей.

– Нам такие футболки привезли. Надо на свету немного в них походить, а потом они в темноте сами светятся.

Такого Саша еще не видела. Она протянула к рожице руку. Положила ладонь на светящийся круг, ей было интересно, сможет ли свет пройти сквозь кожу. Но свет не проходил.

– У Женьки тоже такая есть, – как бы по секрету рассказала Анька, – только она боится в туалет зайти и посмотреть в темноте.

«Какая глупая эта Женя», – подумала Саша. Они пошли на кухню.

– Есть хочешь? Чай и печенье. Баба Тоня молочный суп сварила, – Анька уже подставила табурет, чтобы достать с полки чашки.

– Не-а, не хочу. Мы в гости ходили и там после мытья ели пироги с капустой и сливами.

На Аньку сливы никакого впечатления не произвели.

– А ты правда в «Артек» поедешь?