Мама

— Знаете что? Я вам справку дам. Если есть возмож­ность, подержите еще дома месяц-другой. В яслях при­кармливать придется, у вас будет меньше молока. А ре­бенок хоть и поправился, но...

Возвращалась домой не торопясь. Димка заснул, как только положила в коляску. На голубое одеяло осторож­но, будто боятся разбудить, опускаются снежинки. Они совсем невесомые, не ложатся, а будто присаживаются или на цыпочках стоят. На улицах предпраздничная суе­та. Можно подумать, что половина жителей города пере­селилась в магазины, а другая половина ждет, изнывая от голода и жажды.

Вечером Новый год встречать. От тревожных мыслей за Димкину судьбу как-то отодвинулся праздник. Елоч­ка, правда, уже стоит, но украсить ее не успела. Димке подарок припасла, а вот Косте ничего еще не купила.

О том, чтобы зайти с ребенком в магазин, нечего и думать: затолкают. Впрочем, вопрос с подарком легко разрешим: табачный киоск по пути — купить папирос хо­роших, и все.

Остановилась у киоска. Выбирала минуть пять. Са­мые дорогие купила, в самой роскошной коробке — Костя себе никогда таких не берет. Спрятала их Димке в ко­ляску, чтобы не намочило снегом.

Костя вернулся поздно, тоже нагруженный покуп­ками.

— Ну, как в консультации?

Рассказала. Потом встречали Новый год в тихом се­мейном кругу. Костя подарил сумочку — давно такую хо­телось.

— Костя, а это тебе.

Поставила перед ним роскошную коробку с папиро­сами.

Костя реагировал как-то странно.

— Спасибо, Светланка!.. Эх!..

— Что «эх»?

Но он уже целовал ее и смеялся.

— Нет, стой, почему ты сказал «эх»?

— Да ни почему. Чудесные папиросы, я очень тронут.

— Нет, все-таки почему ты сказал «эх»?

Костя почувствовал — не отстанет, добьется ответа.

— Светланка, да ведь я курить бросил, вот уже вто­рой месяц пошел!

— Ох!— сказала Светлана.

Ну разумеется, надоело ему выходить в коридор или в кухню, а то и на площадку лестницы.

Бросил курить. А она и не заметила!

А вот как бы это сделать, чтобы все замечать! Иной раз придет вечером:

— Ты лежи, лежи, не вставай, я сам погрею. Вечером сам и утром сам. Он очень рано встает —

Димка обычно еще спит в это время. А когда Димка спит, можно тоже поспать, во всяком случае — хотя бы поле­жать еще очень хочется.

И все-таки нужно уметь заметить, когда можно по­лежать, а Костя пускай самообслуживается, и когда обя­зательно нужно встать и посидеть с ним, позаботиться о нем. Чтобы не было ему одиноко и неуютно, чтобы, сде­лавшись мамой, не перестать все-таки быть женой... Слож­ная это штука — семейная жизнь!

Второго января, как только вернулся Костя, побежала в школу. Оказалось, что директор хворает. А Ирина Пет­ровна здесь где-то в школе. Решать теперь будет она.

В зале кружатся девочки в белых передничках. Боль­шая елка — под потолок. В одном из классов у приот­крытой двери — Дед-Мороз, еще в шапке и белой ватной шубе, но уже с молодым лицом и без бороды.

Ирина Петровна отдыхала у себя, елка в младших классах была днем, она задержалась случайно и уже собиралась уходить. Выслушала, надела очки, прочитала справку, сняла очки.

— Не знаю, как посмотрит директор, но я — против. Я считаю несправедливым, когда одни работают даже в праздник, а другие будут прохлаждаться.

— Чем болен директор? — спросила Светлана, ста­раясь, чтобы голос звучал ровно.

Оказалось, у него был сердечный приступ; видимо, пролежит еще долго. Светлана взяла справку и вышла в коридор. Поднялась на свой, на третий, этаж, загляну­ла в свой класс, четвертый «В».

Класс тот же, а ребята здесь другие, они были в треть­ем классе в прошлом году. А ее ребята теперь в пятом «В», в конце коридора. Но для Светланы они все еще оставались здесь.

Посидела за маленькой партой, потом на своем стуле. Взглянула на чужую стенгазету, на список дежурных с незнакомыми фамилиями. Порылась в сумочке, там был чистый лист бумаги — когда несла заявление об отпуске, взяла на всякий случай,— и быстро-быстро, стараясь почти не думать, написала другое заявление, совсем дру­гое.

А справку? Пожалуй, и справку врача оставить — за­щепка для бумаг есть. Сцепила уголками — и опять в кабинет завуча.

Ирина Петровна разговаривала с незнакомой учитель­ницей, уже в дверях. Взглянула нетерпеливо:

— Вы опять эту справку? Светлана Александровна, время уже не рабочее.

Светлана положила бумаги на стол, придавила пресс-папье.

— Справка та же, а заявление я переписала, это просьба об увольнении по семейным обстоятельствам. Вы можете прочесть его потом.

В коридоре кинулись навстречу две девочки — не в коричневых форменных, а в нарядных, светлых, почти уже взрослых платьях. Наташа — она была вожатой в прошлом году, и другая, которую толкнул на катке Леонид.

— Светлана Александровна! А у нас елка! Идите к нам! Как ваш малыш поживает?

Быстро пожала им руки:

— Девочки, милые, простите, никак не могу, опаз­дываю.

И уже на лестнице:

— Спасибо! Малыш — хорошо!

Старичок, охраняющий вешалку, задумался у окна, а сзади у него — лысина, только темной бахромой внизу волосы растут. Как у Димки.

Обернулась, взглянула на лысину еще раз...