Мама, мама

– С ней покончено, Дуглас. Все в порядке. Она повесила трубку.

Вайолет почувствовала, что у нее сжимаются челюсти.

– Кто это был?

– Очевидно, твоя подруга.

– Какая подруга?

– Какая-то Франческа.

Наступило тяжелое молчание. Вайолет скрестила руки на груди.

– Она сказала, что знает все о твоей сестре. И что же именно, по ее мнению, она знает?

– Без понятия.

– Не лги мне, Виола. Это семейное дело. Это касается меня. Что ты сказала этой женщине?

– Это не твое дело.

– Кто такая эта Франческа? Почему я не встречалась с ней раньше?

– Подруга. – Вайолет пожала плечами, перекатывая фасолину по тарелке.

– О чем мы говорили всю неделю, Вайолет? – вмешался Дуглас. – Помнишь, как опасно хранить секреты? Если у этой Франчески есть информация о Роуз…

– Вайолет всегда так поступает! – вскричал Уилл, поднимая свою половинку желудевой тыквы и швыряя ее фаршированной фасолью стороной на тарелку. В его глазах стояли слезы накопившегося разочарования. – Вайолет заботится только о себе!

– Виола, иди в свою комнату, – приказала Джозефина. – Я не позволю тебе расстраивать Уилла.

– Я ничего не сделала Уиллу! Серьезно, что я ему сделала? Пап, не хочешь меня поддержать?

– Вайолет, чему тебя учили на собраниях – всю неделю, снова и снова? Ты больна настолько же, насколько больны твои секреты.

– Боже, пап! Это не связано с твоей чертовой болезнью!

– Да уж, Виола, – сказала Джозефина с внезапным хладнокровием. – Мы очень по тебе скучали. Мы определенно скучали по всему этому. Иди в свою комнату. Убирайся отсюда сейчас же. Даже не беспокойся о своей тарелке. Я видеть тебя не могу.

Вайолет легла в девять и провела следующие три часа с открытыми глазами, глядя на разорванные палочки цифр на прикроватных часах, а ее мысли бегали по кругу. Она слышала, как мать разговаривала тихим недовольным голосом, пока чистила Уиллу зубы. Вайолет все ждала, что кто-то осветит ее комнату фонариком, чтобы убедиться, что она дышит, как это было в больнице, – но она была совершенно одна со своими сомнениями и нарастающим страхом. В половину первого она прокралась вниз по темному дому и стащила отцовский фонарь с креплением на голове. Воровство теперь не имело значения. Теперь уже ничто не имело значения. Что бы ни произошло этой ночью, Вайолет разрывала семейные узы. Она всегда думала, что неприязнь матери – это приговор, близкий к смертному, но теперь он казался везением. Она не разделяла массового психоза или магического мышления своей семьи. Она свободно искала ответы и хотела найти их, как бы безумна ни оказалась правда.

В каком-то смысле благодарить за это стоило ее работу на ферме. Миссис Ди учила ее, что, ухаживая за растениями, необходимо обрезать все больное, мертвое или травмированное. А Херсты были всем этим. У Вайолет не было никакой надежды выправиться, пока они подавляли ее.

Велосипед Вайолет оторвался от земли, когда она сделала крутой поворот вниз к полям Малой лиги, и на секунду она испугалась, что потеряет контроль, поскользнется на гальке и свалится на заколоченный киоск с хот-догами, где она часто бывала, когда Уилл еще ходил в школу и играл в бейсбол. Но этого не случилось. Ее шины успешно приземлились на дорогу, и, тормозя, она проехала мимо бейсбольных полей, туда, где площадка для отдыха переходила в ручей.

Ночь была ясной, полная луна начала убывать, а руки Вайолет одеревенели от холода. Сойдя с велосипеда, она подышала на пальцы и решила прикурить последнюю из сигарет Эди. Судя по часам на телефоне, Вайолет приехала на десять минут раньше, поэтому она выключила фонарь и пошла на звук льющейся воды в сторону редко растущего леса.

Из-за дождей уровень воды в ручье был высоким. Она полностью покрывала камни, на которых летом они с Имоджин любили читать и курить травку, а Финч в это время обычно кружил на плоту ниже по течению, получая, как он это называл, «загар тороида»: он обгорал весь, за исключением ягодиц и задней части ног. Она попыталась утешить себя мыслью, что видела своих друзей не в последний раз. Так или иначе, впереди будет еще много летних купаний в ручье, спутанных волос, чудаковатой сплавной обуви. Она не обязана отказываться и от работы на земле: от грязи под ногтями и той особенно приятной боли в глубоких мышцах после прополки сорняков и вскапывания грядок.

На противоположном берегу, где-то на холме, залаяла собака, и Вайолет вздрогнула.

Пропасть в ее желудке разрасталась. Взглянув на часы, она увидела, что было уже две минуты второго. Ее тревога переменилась. Теперь она боялась не того, что может произойти, – она боялась, что ее продинамят. Что, если никто не придет? Что, если она простоит несколько часов на жутком холоде только для того, чтобы потом поехать обратно? Что, если ей навсегда останется лишь гадать, где же Роуз на самом деле?