Мама, мама

Вайолет издала короткий заинтересованный звук, как будто это было для нее новостью.

Джозефина заглушила двигатель и повернулась к ней с пренебрежительным выражением.

– Ты меня слышала. Твой отец бросил пить, и он очень усердно над этим работает. Так что сделай нам всем одолжение и постарайся воздержаться от тех истерик, которые, главным образом, и довели его до бутылки.

– Я сделаю все, что в моих силах, – торжественно пообещала Вайолет. – Я действительно хочу перестать создавать всем проблемы и быть посмешищем семьи.

Джозефина повелась и второй раз.

– Что ж, я рада слышать это от тебя, Вайолет. Я правда рада. Признание – это первый шаг к изменению.

– Я многое осознала в больнице. Я осознала, что это я тяну вниз всю семью. Я имею в виду, Роуз сбежала во многом из-за меня. – Она с минуту оценивала реакцию мамы (похоже, та купилась), а затем продолжила: – Роуз писала мне. Она сказала: «Это было все равно что жить в зоне военных действий… Вы с мамой постоянно ругаетесь. Я просто не могла этого больше выносить!»

Джозефина самодовольно улыбнулась.

– Позволь мне прояснить. Ты извиняешься передо мной?

В желудке Вайолет образовалась пустота, и она почувствовала привкус желчи.

– Да, наверно, так и есть. Мама, мне правда очень жаль.

Джозефина наклонилась над коробкой передач и снова обняла ее. Вайолет постаралась не напрячься. Она попыталась изобразить объятие, представляя, что находится в другом месте. На овечьем лугу, может быть, с Роуз, потягивая кофе из бумажных стаканчиков теплым весенним днем.

В доме Херстов дверной замок имелся только в ванной комнате, что давало, по крайней мере, иллюзию уединения. Иллюзию, потому что Джозефина любила постучаться в дверь, едва ты нанесешь шампунь на волосы, и потребовать что-нибудь из ящика туалетного столика, что просто не могло подождать.

Вайолет включила душ и провела следующие двадцать минут, обдумывая дальнейшие действия. Ей не терпелось собрать вещи, но она знала, что придется дождаться, пока ее шпионящая мать не ляжет спать. Даже тогда она сможет взять только то, что поместится в ее школьном рюкзаке: пару смен одежды, ничего слишком тяжелого или слишком большого, что помешает ей проехать на велосипеде две мили до бейсбольного поля. Она нашла свою карточку социального страхования – та оказалась в коробке с украшениями матери. Но свидетельство о рождении – это совсем другое дело. Вайолет понятия не имела, где Джозефина могла хранить семейные административные документы.

Кроме того, она хотела увидеть Имоджин, хотя и не была уверена, что это чувство взаимно. Вайолет села на крышку унитаза, стерла пар с экрана мобильного и сочинила нелепое сообщение, в котором спрашивала подругу, может ли она заехать к ним вернуть Берил ее экземпляр «Селестинских пророчеств» и попрощаться, прежде чем сбежит жить к Роуз. Она съежилась, нажимая кнопку «Отправить». Вайолет прекрасно понимала, что это выглядело как эталонная уловка патологического лжеца, но это было правдой, и она чувствовала себя бессильной против нее.

Пока она ждала ответа от Имоджин, ее телефон завибрировал от сообщения Роуз: «ЗНАЧИТ, В ЧАС. УВИДИМСЯ НА МЕСТЕ! УДАЧНО ТЕБЕ УЛИЗНУТЬ:)».

По горячим следам пришел и ответ Имоджин. Три слова – настойчивые, раздраженные, или и то и другое вместе: «ПРИЕЗЖАЙ СЕЙЧАС ЖЕ».

Вайолет отправилась к Филдам, сказав, что ей нужно узнать все, что прошли в школе, пока она отсутствовала. Джозефина выпятила губы, что говорило о том, что она чует подвох. Но речь Вайолет в машине явно добавила ей несколько дополнительных очков, и в конце концов мать разрешила ей взять велосипед после того, как она с рукой на сердце пообещала быть дома к ужину.

Добравшись до дома Филдов, Вайолет с облегчением обнаружила, что Имоджин и Финч были одни и без присмотра. Они были на кухне, делали сэндвичи с «зеленой» начинкой: смесь огурцов, укропа и зубчиков чеснока заправлялась веганским майонезом. Это была любимая закуска в их семье.

– А где Берил? – спросила Вайолет, хотя испытала облегчение оттого, что ей пока не придется выкладывать свой план еще одному взрослому. Если Миссис Ди осторожно попустительствовала побегу, Берил, вероятнее всего, стала бы убеждать ее, что Херстам необходимо собраться и выговориться ради исцеления семьи.

– В институте «Омега», – ответил Финч, засовывая пальцы в баночку с розовой гималайской солью стоимостью в сорок долларов, купленную Берил за ее целебные свойства.

– И что за лекция?

Финч пожал плечами.

– Вроде какое-то занятие по пробуждению кундалини.

– Нет, – возразила Имоджин с излишним нажимом. – Это занятие по шаманскому посвящению. Какая-то стерва из Вудстока сказала маме, что она болеет, потому что потеряла свое тотемное животное.

– Ах да, – сказал Финч, как бы внезапно припоминая. – Она сказала, что мамино тотемное животное – это ворон. – Он рассмеялся и разрезал сэндвич пополам.

Лицо Имоджин стало жестким.

– И она убедила маму, что у нее рак, потому что она потеряла свою жизненную силу. Как она это называла?

– «Потеря души», – жуя, отозвался Финч.