Он подчинился, хотя ему хотелось выбежать на улицу и кричать, чтобы Роуз, ничтожная трусиха, вышла к ним. Он смотрел в окно нижнего этажа, как от силуэта матери взметаются клубы пыли. Уилл приоткрыл окно и услышал шипение огнетушителя. Оно звучало как ассибиляция, как неодобрительный свист аудитории. Когда это не помогло, Джозефина побежала за садовым шлангом.
На следующее утро Уилл проснулся поздно, с глазами, мутными после долгих ночных поисков дневника. Его голова закружилась от страха и ощущения нереальности происходящего, когда он вспомнил, как заглядывал под коврики в ванной и засовывал руку за зеркало комода, надеясь, ради матери, найти дневник приклеенным сзади. Когда стало уже достаточно поздно для того, чтобы считать ночь ранним утром, Джозефина отстранила Уилла от поисков. Напоследок он еще раз вгляделся в отца и почувствовал острый укол ненависти. Он ненавидел себя за то, что позволил Дугласу манипулировать собой. Подумать только, он помог отцу взломать электронную почту Роуз. Подумать только, он на мгновение потерял бдительность и проникся теплом к чудовищу, которое изнасиловало или избило его сестру, если не хуже.
Он встал с кровати и надел то, что приготовила для него мама: брюки-чинос, свитер с воротником и очень смелую клетчатую рубашку, напоминающую форму дорогой школы. Это означало, что им предстоит большой день. Что-то – он не знал, что именно, – что требовало стиля «business casual».
Внизу на сковородке шипел бекон. Мама скоблила подгоревшие тосты ножом для чистки овощей. Дневник Роуз лежал в самом центре кухонной стойки.
– Где он был? – спросил Уилл, проводя рукой по лавандовой обложке.
– На книжной полке, – ответила она тихо. – Спрятанный на видном месте. – Она поднесла нож к губам, жестом призывая его быть тише.
Уилл пролистнул страницы, относящиеся к третьему триместру, но записи, которые Роуз делала после аборта, исчезли.
– Я вырвала их, – сказала Джозефина, выкладывая яйца-пашот на две тарелки. – Я никому не позволю думать, что моя Роуз сошла с ума. Это не о ней. Это не то, какая она.
Уилл задумался, почему, в таком случае, мама не возражала, чтобы люди считали сумасшедшей Вайолет.
– С Вайолет все по-другому, – отрезала Джозефина, и Уилл почувствовал себя так, словно в голове у него был аквариум, и она могла в любое время заглянуть туда и увидеть каждую плавающую в нем мысль. На мгновение воцарилась напряженная тишина. Мать придвинула Уиллу его порцию. – Вайолет сегодня возвращается домой. Мы должны поесть и поехать забрать ее.
Уилл почувствовал, что у него участился пульс. Его ноги подкашивались от тревоги.
Джозефина аккуратно откусила кусочек от своего тоста.
– Не смотри на меня так. Я бы оставила ее там, если бы могла, но врачи считают, что она стабильна, и наша страховая компания хочет отправить ее домой. Все будет хорошо.
– Нет, не будет.
– Будет. Дай мне поговорить с ней. – Она взяла его за подбородок и мягко приподняла его лицо, чтобы он посмотрел на нее.
– Она возненавидит меня, – сказал он, рассматривая контраст между своими песочными мокасинами и серыми плитами на полу.
– Мне кажется, тебе не нужно ничего ей рассказывать. Ничего страшного не произошло. Я вижу это так. У нее не будет судимости. И ей в любом случае нужно было в больницу. У нее были галлюцинации. Она была
Уилл был поражен внезапной нежностью матери к Вайолет. Он почувствовал, что его лицо розовеет от зависти.
– Я тут размышлял, – сказал он. – Как ты думаешь, мне стоит поменять пароль на старой почте Роуз, чтобы нам не пришлось беспокоиться, что папа прочитает ее сообщения?
– Ты знаешь пароль?
Уилл кивнул. Он увидел свое отражение в кухонном окне: маленький рот напряженно сжат, глаза распахнуты чуть слишком сильно. Он пытался скрыть удовлетворение от взлома почты сестры, которое ощущал до сих пор.
– Сделай это прямо сейчас, – сказала Джозефина. – Пока отец не проснулся. Измени пароль на что-то такое, что мы легко запомним. Замени на «
Уилл постарался скрыть неудовольствие. Вскоре он уже был в кабинете матери, и в его памяти звенела речь отца о легкомысленных паролях. В слове «Love» он заменил «o» на «0». Когда он вернулся на кухню, яйца на его тарелке были холодными как лед и твердыми как камень.