Мама на Рождество

— Певицы, как и пилоты, рано выходят на пенсию, Кил. Это была карьера моей мечты, и я хотела ее осуществить любой ценой. Может, я никогда не стану второй Мадонной или Уитни Хьюстон, но, поверь мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы приблизиться к ним. Потому что я — и ты это, мать твою знаешь, — хороша в том, что делаю! — Она тычет в меня указательным пальцем, и я вижу, как в ее глазах собираются слезы, когда Алекса встает и, схватив сумку, направляется на выход. Срывает с вешалки белоснежное дутое пальто, застегивает на ногах сапоги на каблуках, натягивает белую шапку. Снова смотрит на меня с сожалением. — Ты не видишь дальше своего носа, потому что не хочешь, Киллиан. Тебе неудобно понимать кого-то. Я не буду напоминать, сколько раз повторяла тебе, почему именно сейчас мне важно заняться карьерой. Но ты, уверена, даже не вспомнишь ни одного аргумента, ведь тебе было неудобно вникать и понимать меня. — Она склоняет голову набок и усмехается. — Я буду приезжать к дочери, буду продолжать дарить ей подарки.

— Только не гребаных кроликов, она их ненавидит.

Алекса кивает, и по ее щеке стекает слеза. Она тут же смахивает ее и улыбается.

— Сегодня Милли рассказала мне, почему так не любит кроликов и зайцев.

— Год назад ее укусил домашний кролик.

Алекса снова кивает.

— До встречи, Киллиан. И не спугни девушку, иначе тоже сбежит от тебя. Не души ее, а услышь, как не смог услышать меня.

Наконец, широко улыбнувшись, она выходит из дома, а я стою и пялюсь на закрывшуюся за ней входную дверь. Поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с Эрикой, стоящей у входа в гостиную. Блядь! Сколько она услышала?

Глава 24

Эрика

— Моя мама меня не любит, — судорожно вздыхая, говорит Милли, а я прижимаю ее крепче.

Истерика уже миновала, и слезы подсохли, но ее носик и щечки до сих пор красные после плача. Легонько покачиваю ее на руках, а она засовывает в рот большой палец. Сегодня я даже не буду делать ей замечаний. В этот момент Милли остро нуждается в чем-то, что дарит ей покой и умиротворение, когда ее маленький, но такой важный мир рушится.

— Твоя мама тебя очень любит, — убеждаю ее, поглаживая спину. — И папа тебя любит. Бабушка с дедушкой тоже.

— Мама не знала, что я боюсь кроликов, — шепчет Милли так, как будто это самая страшная тайна в ее жизни.

— А почему ты их боишься?

— Кролик Тори меня укусил, когда я была у нее на дне рождения.

— Ты, наверное, испугалась.

— Было больно, — кивает она, понемногу успокаиваясь. А потом вцепляется пальчиками в мой свитер. — А ты не уйдешь?

— Нет, Милли, я не уйду.

Она устало прикрывает покрасневшие от слез глаза и зевает.

— Никогда не уходи. Папа тебя любит. И я.

Эти ее слова заставляют мои внутренности содрогнуться, а сердце — забиться чаще. Дыхание становится быстрым, и я шумно втягиваю воздух ноздрями. Убеждаю себя, что Милли просто ребенок, который озвучивает то, что ей кажется. Она видит мир совсем другими глазами, может дофантазировать то, чего не существует, но чего бы ей хотелось. Она ведь совсем не имела в виду то, что сказала, правда? Малюсенькая, просто крохотная надежда, которой совсем не место в наших обстоятельствах, сотрясает мой мир. Я стараюсь подавить неуместное чувство, но оно, словно прорвавшись через сдерживаемые оковы, начинает расцветать, заполняя мою грудь теплом.

Не задумываясь, слегка покачиваю Милли на своих коленях и чувствую улыбку, которая растягивает мои губы. Прикусываю нижнюю, чтобы сдержаться, но она все равно то и дело появляется.

Милли быстро засыпает у меня на руках, и я перекладываю ее на кроватку с балдахином. Не сдержавшись, целую нежную щечку и, прикрыв малышку одеялом, выхожу из комнаты. В коридоре до меня долетают голоса. И я уже хочу развернуться и снова скрыться в детской спальне, но следующие слова бывшей жены Киллиана тормозят меня:

— Посмотри на эту девушку. Она хотела уйти. Но разве ты дал ей выбор? Ты давишь, Киллиан. На каждую женщину, которая тебе начинает нравиться, ты давишь. Ты уже попросил ее бросить работу ради того, чтобы присматривать за нашим ребенком? Предложил жить вместе? О, по твоему лицу вижу, что предложил. Я ничего не знаю о тебе и о ней. Знаю только, что ее зовут Эрика, Милли сказала. Но я вижу, как ты медленно затягиваешь удавку на ее шее. Цепляешь поводок с рулеткой, чтобы контролировать то, как далеко она от тебя отойдет. Что ты так удивленно на меня смотришь? Не такая уж и дура твоя бывшая жена, правда?

Киллиан молчит в ответ на эти слова, а по моему телу проходит волна дрожи. Как бы мне ни хотелось выйти и сказать этой Алексе, что Кил совсем не такой, даже я своим затуманенным влюбленностью мозгом понимаю, что каждое ее слово — правда. Он действительно не дает вздохнуть. Захватывает мое внимание без остатка, давит, заставляет подстраиваться под отношения, а не под свои нужды. Я, конечно, пока еще не перестроила свою жизнь настолько кардинально, чтобы можно было говорить о том, что Киллиан добился своего, но уже на пути к этому. И от осознания простой истины мне становится не по себе.