Мама на войне

Девочка живо куда-то слетала и притащила десяток яиц и кубан[11] молока. В избе стало поуютнее; дрова весело трещали в печке; самовар кипел и ворчал во всю мочь. Я согрелся и повеселел.

— Ну, сторож! — обратился я к девочке. — Как тебя звать-ка-то?

— Хвеська!

— Это значит — Федосья? Ну, брат Федосья, спасибо тебе: и согрела, и напоила, и накормила! Спасибо.

— Не на чем! — степенно сказала девочка.

— Как не на чем? Без тебя бы я совсем пропал. Ну, а теперь расскажи мне, как это ты в сторожа-то попала?

— Да так же! Нас дома-то пять душ ребят, да все махонькие, я самая большая, а мамка-то у нас хворая, а тятька дюжа вином зашибает. Вот дяденька и говорит: «Пущай, говорит, девка-то в лечебню наймается, в сторожа; чем ей зря болтаться, будет полтину в месяц получать да харч». Я и нанялась.

— Как полтину? Мне фельдшер сказал — два с полтиной.

Глаза Хвеськи загорелись негодованием.

— Что он врёт! — воскликнула она. — Какие два с полтиной? Сроду два с полтиной не было! Полтина в месяц да харч.

— Ну, ты больше и не стоишь, потому — плохо своё дело исполняешь. Смотри, какие у тебя полы грязные!

— Да ведь господи, да ведь кабы мне приказывали! У дяденьки я каждый день протираю, а здесь когда-когда; потому дяденька говорит: «Живёт и так, всё равно опять натопчут…»

— Так что же ты делаешь здесь?

— Как чего? Мало ли! Полы у дяденьки мою, бельё стираю, воду ношу, самовар ставлю, корову дою и чего велят…

Она даже задохнулась, перечисляя все свои дела.

— А ребёнок это у тебя чей же был?

— Да всё дяденькин!

— Значит, и детей тоже нянчишь?

— Да как же! Такой уговор был, чтобы за дитём ходить. Всё делаю, что велят.

— А больных не принимаешь? — шутливо спросил я.

Но, к удивлению моему, шутка моя вышла вовсе не шуткой.

— А как же, и больных когда принимаю! — серьёзно отвечала Хвеська. — Вот приди кто после обеда, а дяденька отдыхает, а уж я знаю, чего кому нужно, и отпущаю. Вот намедни тётке Лупандихе хины нужно было — я отпустила, а вчерась Ванька Пахомов от зубов дюже кричал — я ему капель давала.

— Ну и молодец же ты, Федосья! — воскликнул я, смеясь. — На все руки мастер, и только за полтину!

— Сичас провалиться, за полтину да харч! А что два с полтиной — и в глаза не видела, вот тебе крест и святая троица!

После чаю я решил сейчас же залечь спать, а завтра встать пораньше, потому что уже убедился, что дела мне предстоит пропасть, и дела самого неприятного. Фельдшер не показывался, и на его половине царила могильная тишина, точно в неприятельском лагере перед сражением. Постель мне устроила опять Хвеська. С тою же кошачьей живостью она приволокла сена и разостлала его на полу у печки — на диване спать я не решился. Потом она всё прибрала, даже окна завесила простынями и ушла только тогда, когда мне уже решительно ничего не было нужно.

На другой день, чуть свет, меня разбудили осторожные, шмыгающие шаги босых ног, какая-то скребня и плеск воды.

— Кто это там? — спросил я.

— Это я, дяденька, вы спите! — отозвался тоненький голосок. — Я полы мою!

Но спать я уже не стал и, одевшись, зажёг лампу. Пол в приёмной уже был вымыт, и в печке ярко горел хворост.

— Когда же это ты успела? — спросил я Хвеську.

— Вона! Нешь рано? Я уж и корову подоила. Самовар несть?

— Да разве готов?

— Давно-о! Сами сказали, рано встанете, ну я и поставила.

— Тащи! — сказал я весело. Девчонка всё больше и больше мне нравилась.

Я сидел за чаем, когда явился фельдшер и, холодно со мною раскланявшись, принялся что-то возиться в аптечном шкапу. Он уже чувствовал непрочность своего положения, но на всякий случай всё-таки старался показать мне свою любовь к делу и старательность. Я попросил у него приходо-расходную книгу, и на первой же странице мне бросилась в глаза запись: «Сторожу — 5 рублей».

— Господин Кудакин! — сказал я. — Что же вы мне говорили вчера, что платите Федосье два с полтиной, а здесь записано пять?

— Так точно, пять! — угрюмо отвечал Кудакин. — Но так как некоторые обязанности взяла на себя моя жена, например, мытьё полов и аптечной посуды, то я распределил пополам.

— Странное распределение! Но вот ещё история: Федосья сказала мне, что вы ей платите только полтину, а между тем заставляете ещё доить вашу корову и нянчить вашего младенца? Это что за распределение?

Фельдшер уже совсем окрысился.

— Как вам будет угодно! Ежели вы верите девке больше, чем мне, это уж как угодно! И насчёт младенца тоже: неужто уж подержать младенца — преступление какое? Удивительно даже, право…

Он, ворча, удалился за прилавок, и через минуту треск и звон разбитой посуды возвестили мне, что он окончательно расстроен.

Между тем рассвело, и в лечебню стали собираться больные. Первая больная, получив рецепт, полезла вдруг за пазуху и безмолвно выложила передо мною пятак.

— Это что такое? — с удивлением спросил я, зная, что отпуск лекарств производится бесплатно.

— А за пузырь-то? — тоже с удивлением отвечала баба.

— Разве вы берёте деньги за лекарства? — обратился я к фельдшеру.

— За посуду беру, — мрачно отозвался тот, ожесточённо растирая что-то в ступке.

— Кто же вам велел?