…Здесь я не могу не сделать паузу в рассказе, ибо нельзя не сказать об удивительных нестыковках в головах моих родителей. Эти люди буквально преклонялись перед такими персонажами как Березовский, Ходорковский, Гусинский и иже с ними. Они всегда отзывались об этих людях с уважением и даже почтением, называли «гениальными менеджерами», «талантливыми предпринимателями», «людьми цивилизованного мира», «надеждами России». Но если человек не имел таких миллиардов, как эти господа, если не лез в политику и не заявлял о себе громко, а просто тихо делал своё дело и зарабатывал приличные деньги, то такой бизнесмен отчего-то ассоциировался у них, по-видимому, либо с бандитом, либо с гнусным мелким лавочником, воришкой, пройдохой, торгашом и обманщиком. То есть с их точки зрения, Женя был достаточно «богатеньким», чтобы его презирать, подозревать во всех тяжких грехах и отделять от «духовных» людей, но недостаточно «богатеньким», чтобы простить ему все грехи и повесить его портрет рядом с портретами Солженицына и Сахарова. Такая вот «загогулина», как выражался их любимый президент…
– Мама! – кричала я. – Как ты можешь?
– Я могу, – как бы тяжко вздыхала мама. – Потому что я этого не понимаю…
– Чего ты не понимаешь!? – не надо было мне кричать, ох, не надо! Но обида, жестокая обида билась в моей душе, делая очень-очень больно вполне конкретным органам тела – сердцу, печени, животу… И ещё подстёгивало чувство несправедливости всех этих слов, ощущение ужасного непонимания меня, моих чувств самыми близкими и родными людьми – это просто душило, давило на горло, заставляло кровь дико биться в голове и шуметь в ушах Ниагарой.
– Не понимаю, – продолжала мама, – как можно было так вот запросто оставить чудесного Шурика? Как можно было вот так по Интернету найти какого-то мужика с деньгами и уйти к нему, разбив семью?
– Ма, я не любила Шурика давно, я ж пыталась тебе объяснить… Не было уже семьи. Мужика я не искала, я просто спасалась… Мама! Это же целая история, история моей боли! Ты бы хоть поинтересовалась… Это он, Женя, нашёл меня, и это счастье моей жизни. Пойми же ты…
– Не знаю, не знаю… Я, конечно, рада за тебя, наслаждайся своим счастьем, но… – и вот тут мама бухнула то главное, что, видимо, она и хотела мне сообщить всё это время, – НАМ С ОТЦОМ ТЫ НАВСЕГДА ИСПОРТИЛА ЖИЗНЬ.
Я обмерла. Опять слова, после которых… Как же мне жить теперь? Как наслаждаться любовью?
– Чем? Скажи – чем? – я чуть не плакала. – Как я могла своим счастьем испортить вам жизнь? Если бы я осталась с Шуриком, вы были бы счастливы? Счастливы моим несчастьем?
Она не ответила на этот вопрос, быстро и ловко свела всё к её большому страданию из-за Шурика. То есть умело ударила меня в другое больное место – в моё чувство вины. Так что тот разговор тоже кончился ничем, за исключением… За исключением родившейся в результате него новой для меня мысли: моё счастье, моя радость отнюдь не являются голубой мечтой моей матери. Ей нужно, чтобы было так, как нужно ей, а не то, что необходимо для счастья дочери. И это понимание заставило меня страдать опять и снова на старый лад: я – не соответствую маминым чаяниям, я делаю всё время что-то не то. Я – неправильная, нелепая, лишняя, ненужная. Я зря появилась на свет…
Если дочь не нравится, её нужно убить
Так и шёл день за днём в этом состоянии неопределённости – между счастьем и грустью, негой и тревогой, ощущением полноты жизни и страшным чувством вины… А я, повинуясь этому раздраю, то смеялась, то плакала, то печально пялилась в окно, то танцевала с Женей под нашу любимую музыку… Чувства и мысли противоположной направленности буквально раздирали мою голову на части. Я мечтала, чтобы Шурик перестал страдать и нашёл себе какую-нибудь женщину; чтобы родители познакомились с Женей и подружились; чтобы все были в отличных отношениях, и всем было хорошо. Только тогда я буду полностью счастлива…
Женя меня понимал. По крайней мере, он не обижался на мою грусть и жалел меня. Ангельское у него терпение оказалось, однако! Каждый день он повторял: «Ну, приглашай родителей, в любой день, в любое время! Пусть приедут к нам, хочешь, я заеду за ними на машине?»
– И даже после всех их слов ты готов… дружить с ними?
– Котик, они – твои родители. Мне всё равно, как они ко мне относятся, скажу тебе честно. Но ради тебя, ради твоего спокойствия и счастья я буду белым, пушистым, лояльным и корректным. Считай, что я не помню, что успела наговорить твоя мама. Меня намного больше волнует их отношение к тебе. Вот этого я ни понять, ни принять не могу… Но я это скрою, не беспокойся!
Ночью накануне приезда родителей к нам в гости я почти не спала – нервничала. По правде говоря, я была абсолютно уверена, что Женя не может не понравиться маме и папе: они же всегда страх как ценили в людях интеллигентность, образованность, высокую культуру… Кроме того, они увидят, как я счастлива с ним и, конечно же, уже за это полюбят его. Наивная я, очень глупая женщина!