Мамонтенок Фуф

Он встал и принялся суетливо собирать инструменты.

— Надо сейчас. Плыть далеко, а к вечеру нужно вернуться, — бормотал он.

— Спускайся к лодкам! — крикнул он, входя в свой дом. — Я скажу старухе, чтобы она присмотрела за вашим сыном.

Солнце уже стояло высоко. Между домами с визгом носились дочерна загоревшие малыши. Зябко кутаясь в облысевшие шкуры, ковыляли дряхлые старухи. На краю стойбища на высоком колу висел рогатый бычий череп. На нем сидел сутулый ворон. Он лениво поглядывал по сторонам и изредка гулко долбил клювом по черепу.

Олла еще раз покричала свою собаку и по крутой осыпающейся тропинке спустилась к реке. На берегу вверх днищами лежало десятка два лодок. Эта были очень простые и надежные челны: пропитанная жиром бизонья шкура, натянутая шерстью внутрь на каркас из гнутого дерева.

Олла успела искупаться, пока подошел дед Уча. Он принес кожаный бурдючок с краской и кусок испеченного в золе мяса.

Плыли под самым берегом. Там течение было совсем слабым. Старик неторопливо греб, стоя на корме. А Олла достала костяной крючок, поймала большую муху и насадила ее на крючок. Потом намотала на палец леску из оленьих жил и забросила наживку в воду.

Положив подбородок на борт, Олла сидела на дне лодки, морщилась от солнечных бликов на воде и следила за плывущей наживкой. Клевать начало почти сразу. Первую рыбу Олла тут же съела, а остальные бросила в лодку.

5

Фуф, как и всякий малыш его возраста, не мог обойтись без шалостей. И ему самому они вовсе не казались шалостями. Беды в этом не было бы, но Фуф был у матери один и потому рос безобразно капризным. Он страшно любил делать то, что запрещала ему мать. А это никогда к добру не приводит.

Ты, верно, помнишь, дружище, как был отшлепан Фуф, когда хотел потянуть за хвост своего дядю — носорога Уха. И он сделал-таки это. Однажды, когда разморенный полуденным солнцем Ух дремал, уткнув голову в кусты, Фуф подкрался и дернул его за хвост. Ух со сна заревел так, что на другом конце рощи шлепнулась с дерева рысь, подстерегавшая идущих к реке оленей. Ух лягнул взад обеими ногами, и мамонтенок отлетел, как подхваченный ветром. Носорог обернулся, наставив свои ужасные рога, и увидел испуганного Фуфа. Он ворча покатал мамонтенка по траве, как тот в свое время осиное гнездо, и с сердитым сопением удалился.

Бывали у Фуфа приключения, которые могли обойтись и похуже.

Как-то они с матерью забрели во владения пещерного медведя Харра. Мы с тобой уже знаем, что это был злющий и вдобавок еще и злопамятный зверь. Как раз. за несколько дней до появления мамонтихи с сыном он попал в неприятную переделку. Выбравшись под вечер из своей пещеры, он посмотрел на солнце и подумал что до сумерков остается не так уже много времени. Пора было отправляться подыскивать место для ночной охоты.

По пути Харр разглядел со склона горы пасущуюся а перелеске дикую корову с теленком. Больше бизонов нигде поблизости не было видно..

— Давненько не пробовал я телятинки, — сказал себе Харр. — Эта старая корова не в счет. В случае чего я уложу ее одной лапой. А хорош, должно быть, сейчас теленочек, — размышлял Харр, облизываясь. — Родился-то, шельмец, в середине Белого Времени, совсем еще молоденький, мясо нежное…

Он спустился с горы и стал осторожно подкрадываться на полусогнутых по зарослям высокой бизоньей травы. Накануне он съел дикую собаку и успел уже проголодаться. Да и то сказать — какая же это пища, собачина. Ни вкуса в ней настоящего, ни аромата. При мысли о нежной телятине у Харра кружилась голова и, наверно, поэтому он и проглядел, как откуда-то бесшумно появилось десятка два здоровенных бизонов. Надо сказать, Харр ощутил себя прескверно, увидев себя в суживающемся кольце свирепых морд с длиннющими рогами. Быки сопели так, что черными клубами поднималась пыль, и сквозь нее, как угли, светились налитые кровью глаза. «Вот тебе и телятинка. Сейчас они из меня медвежатинку сделают», — мелькнула в пещерно-медвежьей голове тоскливая мысль. Даже хладнокровный убийца и разбойник пещерный лев — приятель Харра — и тот бы, пожалуй, решил на его месте, что все кончено и надо подороже продавать свою жизнь. Но Харр был хитрейший зверь, наглец и далеко не трус. Он присел на задние лапы, передние грустно сложил на животе, вздохнул и сказал:

— А я ведь к вам прощаться пришел. Ухожу я из этих мест…

— Вот и прощайся, самое время, — угрюмо пробурчал огромный, сивый от старости вожак. Между его отполированными бугристыми рогами могла бы во весь рост поместиться дикая собака средней величины.

— Теперь вам зимой от волков совсем житья не будет, — сказал Харр и пригорюнился.

Бизоны были уже совсем рядом. Они рыли землю тяжелыми раздвоенными копытами и дышали так, что на Харра веяло горячим.

— А что тебе до волков? — подозрительно промычал сивый вожак.

— Как что?! — возмутился Харр. — Да если б не я, их было бы в десять раз больше!

Ни одному его слову быки не поверили, но так как считать дальше трех они не умели, то хитроумные подсчеты медведя заставили их призадуматься.