— Аккуратнее, все кастрюли уронила! — с досадой сказал Черный Пес. Ага, значит, мы были уже на кухне. Вдалеке я приметила тлеющие в камине угли.
Еще одна дверь, и чернота слегка рассеялась. Мы оказались в серой зоне. «Флёр» опустел. Исчезли, растворились без остатка развеселые танцовщицы, лакированные посетители и мыши-официанты, будто их никогда и не было. Столики опустели. Расправленные шторы полностью закрывали окна, дабы любопытные уличные фонари не смели без спроса заглядывать внутрь.
Черный Пес открыл ключом входную дверь. Мы поднялись по ступенькам и вышли на Гороховую.
Июньская ночь всего на пару часов окутала Петербург. Летний город, отдыхавший от туристической суеты, был прекрасен.
Мои золотые часики показывали три часа тридцать две минуты.
Я пробыла под землей совсем недолго.
Но мне казалось, пролетела целая вечность.
— Так, дружочек. — Я встряхнула головой. — Метро еще не работает — что же мне домой, пешком тащиться? Денег на такси у меня нет.
Вранье чистой воды, без денег я из дома не выхожу. Но вдруг рыцарям Ордена положена компенсация месячного проездного, или бесплатное такси, или еще какие-нибудь льготы? Зря я, что ли, страдала под уколами тату-машинки?
— Окей, мамзелька, доставлю тебя в лучшем виде, — покорился Черный Пес. — Называй адрес.
— Улица Купчинская, дом один, первая парадная, — оттарабанила я, задаваясь вопросом, а где же его машина.
И тут я ее увидела.
Точнее, его. Байк. Припаркованный у кованого фонарного столба. Вот сколько раз нашу «Ниву» утаскивали на штрафстоянку! А здоровенный мотоцикл, небрежно брошенный в центре города, мешающий пешеходам и автомобилистам, стоит себе часами и никому до него и дела нет! Где эти доблестные гаишники, когда они так нужны?
— Ты меня, дружочек, на этом повезешь?! — Я едва не грохнулась на асфальт. После всего пережитого — еще и на мотоцикле лихачить!
— Так ты же, если мне не изменяет память, безумно хотела вступить в наш клуб «Невские Отморозки»! А, мамзелька? — Черный Пес скрестил руки на кожаной груди. — А на байке рассекать боишься?
Мда, кажется, он меня подловил.
Но я не была бы Любой Суматошкиной, если бы моментально не выкрутилась, да еще и с блеском.
— Вот еще! — фыркнула я. — Просто я имела в виду, что твой «японец» слишком хлипкий, не выдержит двоих, не то что советская «Ява».
Это было единственное название мотоцикла, которое я смогла сейчас вспомнить.
Черный Пес сказал неприличное слово. А затем забросал меня техническими терминами вперемешку с байкерскими жаргонизмами, из которых следовало, что его «джап» можно сравнить с космическим кораблем, в то время как названную мной «Яву» — разве что с ручной косой, и что владельцы названной мной «Явы» недостойны даже пыль глотать из-под колес его великолепного мотоцикла.
После этой тирады мне был вручен шлем, я неловко забралась на узкое сиденье позади Черного Пса (мои брюки были правильным решением), обхватила его руками и зажмурилась.
Потом в ушах свистел ветер, меня трясло, качало из стороны в сторону, и когда я уже совсем поверила в то, что никогда больше не увижу Степочку, мы остановились.
Я осторожно открыла глаза. Мы стояли у моей парадной.
Еле-еле спустившись с проклятого седла на твердую землю, я трясущимися руками отдала Черному Псу шлем.
— А-аревуар, — пропищала я.
— Не прощаюсь, мамзелька, — хмыкнул он, взглянув на мои дрожащие коленки, — встретимся через несколько часов на форуме. Рахе!
Колеса закрутились с адским визгом, из выхлопной трубы вырвалось пламя, и черный мотоцикл скрылся за поворотом, спасаясь от лучей просыпающегося солнца.
Глава 19
Как вы думаете, с какими мыслями я проснулась на следующее утро?
Выпить кофе, да покрепче?
Побежать к майору Уточке, чтобы рассказать ему о своих вчерашних приключениях?
Накромсать оливьешку к Степиному возвращению?
Нет, нет и — да. Но больше всего мне хотелось отправиться на рынок, найти тетку, продавшую мне тушь для ресниц «Стреляю наповал», и закатить ей хорошенький скандальчик — с применением таких парламентских выражений, как «ах ты, курица!» и «повыдергивать бы тебе твои жидкие волосенки!».
Дело в том, что перед сном я забыла смыть макияж. Едва доползла до кровати, рухнула прямо на бордовое с золотым шитьем покрывало и отключилась. Поэтому воскресенье, седьмое июня, началось для меня просто отвратительно.
Я не могла разлепить глаза. Я пыталась их открыть, но проклятые ресницы за ночь превратились в одну густую плотную массу наподобие пластилина.
Постанывая и покряхтывая, будто древняя старуха, я кое-как сползла с кровати, утянув за собой скользкое атласное покрывало. Наощупь, ударившись многострадальным правым бедром о свою арабскую тумбочку, я доковыляла до ванной, где принялась ожесточенно тереть веки мыльной мочалкой. Неохотно, микрон за микроном, злодейская тушь наконец отстала от ресниц, и я смогла взглянуть на себя в зеркало.