Манас великодушный

Каныкей бродила как тень по кочевьям. И кочевья казались ей тенью настоящих кочевий, и подруги казались ей тенями подруг, и ковры ее, украшавшие теперь юрту Кокчокеза, казались ей тенями ковров. Сорок жен богатырей Манаса делились с ней заработанным кувшином молока, но и эта ничтожная пища была для Каныкей обильной. На закате каждого дня она взбиралась на вершину горы, с которой сбегала река, и подолгу глядела на юг, в сторону Небесных Гор, ожидая Манаса. И люди снизу смотрели на нее, и она казалась им частью неба, до того она была прекрасна в своей одежде нищенки. А Каныкей, следя за камушками и ветками ивы, уносимыми быстрой рекой, вспоминала детство в доме своего отца Атемира, своих учителей и наставников, вспоминала первую встречу с Манасом. Не хотелось ей верить, что жизнь ее кончится в нищете и безвестности на диком Алтае, что не увидит она больше мужа, что овдовела она в такие юные годы. Она думала о Манасе: «Я не обманулась в нем: у него лик вождя, а вожди не умирают, не исполнив предначертанного. У него звездные глаза, а звезды не гаснут».

В таких думах сидела она, подобно орлице, на вершине горы, как вдруг увидела далекое облачко, все возраставшее и возраставшее. Нередко ей приходилось быть свидетельницей рождения облаков, но на этот раз ее сердце почему-то забилось сильнее. Предчувствие счастья охватило ее. Она радовалась неизвестно чему и никак не могла унять стук своего сердца.

Между тем облако росло и росло и оказалось пылью, поднятой конями тысячи всадников. Это была киргизская дружина. Возглавлял ее Бакай. Когда дружина достигла ущелья, Бакаю послышались тихие стоны. Он остановил дружину, а сам повернул коня в сторону ущелья и увидел двух киргизов: старого и молодого. Старый лежал на траве и тихо стонал, а молодой был так дик и страшен, что вид его испугал коня Бакая. Вглядевшись в него, Бакай узнал Бозуула.

— Что с тобой, львенок Бозуул? — спросил Бакай. — Как попал ты сюда? Почему у тебя вид изгоя?

— Вот твой отец. Он умирает, — сказал Бозуул.

Бакаю показалось, что стрела впилась в его сердце. Он спрыгнул с коня и упал к ногам Бая и, обнимая его ноги, сказал со слезами в голосе:

— Я виновен: я не узнал своего отца. Прости меня, если можешь!

Бай приподнял голову, опираясь на локоть. Трудно было в этом старике, нищем и жалком, узнать славного старейшину могучего рода. Голосом слабым и тонким, как нить паука, Бай спросил:

— С какою вестью прибыл ты, сын мой Бакай?

— С вестью о перекочевке, — сказал Бакай. — Мы разгромили ханов из дома Чингиза, мы завоевали землю отцов! Я прибыл за тобой и за народом: вытащим колья юрт из алтайской земли, вернемся на родину, к истокам Семи Рек, к Небесным Горам!

— Подойди, сын мой, к моей руке, я благословлю тебя! — воскликнул Бай. — Я благословлю тебя, ибо мне суждено умереть здесь, ибо я не увижу земли отцов. Передай Манасу, что последнее мое слово было о нем. Нас, киргизов, немного на земле, мы подобны горсточке на ладони вселенной, но мы любим свободу. Пусть народ наш никогда не знает цепей, пусть его кличем будет: «Манас!»

Так умер Бай, старейшина рода. Воины подняли его прах и уложили на носилки, чтобы понести к юртам. Вдруг один из них крикнул:

— Какая-то нищенка бежит к нам!

Это была Каныкей. Бакай, пораженный видом своей ханши, спешился перед ней, и Каныкей прижала его седеющую голову к своему сердцу и разрыдалась. И тогда Бозуул поведал Бакаю о коварстве Кокчокеза.

— Прикажи убить этого хитреца и десять буянов Орозду, — так закончил свой рассказ Бозуул. — А их людей мы накажем таким наказанием, чтобы до седьмого поколения дошел их позор!

— Я не убью Кокчокеза и сыновей Орозду, — сказал Бакай. — Я не буду наказывать их людей: я не хочу лишать Манаса сладости праведной мести. Скачи, мой Бозуул, вперед и передай народу слово о победе. Объяви, что завтра, с первым лучом, начинается перекочевка.

Бозуул поскакал в аул, но оказалось, что весть о победе Манаса опередила его. Люди связали Кокчокеза и десять буянов и, ведя их на аркане, говорили:

— Вот скачет Бозуул. Это к предателям скачет смерть.

Но Бозуул сказал:

— Не будем лишать Манаса сладости праведной мести. Пусть он убьет их. А вы готовьтесь к перекочевке: Манас завоевал земли отцов.

Велика была радость народа, но больше всех радовалась престарелая Чиирда. Ей вернули все ее добро, ей оказывали почет, достойный ее сана и возраста, но она и не взглянула на свой многочисленный скот, не слушала людей: она думала о встрече с единственным сыном. Она сидела на бухарском ковре рядом с умницей Каныкей, их мысли соединились, их слезы смешались — слезы матери вождя и жены вождя.

Настало счастливое утро, и вот юрты были навьючены на верблюдов, обвешанных пестрыми коврами и попонами, оседланы кони, убранные в драгоценности, и люди, одетые в праздничные одежды, пустились в далекий путь, к земле отцов. И пока они шли, воины Бакан рассказывали народу о победе Манаса, и вот какие это были слова.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Земля отцов ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀