Манас великодушный

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Сыновний долг ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ты — не змея, не беркут, не волк,

Дума любви на твоем челе.
Есть у тебя человеческий долг:
Мать и отца предать земле.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В городе Таш-Копре было пустынно и тихо, ибо все люди пошли за Алмамбетом защищать на поле брани свой покой и приют. Если говорить о времени года, то начиналась осень; если говорить о времени дня, то приближались сумерки; если говорить о времени Азиз-хана, то шел ему девяносто третий год, ибо он был на семьдесят лет старше своего единственного сына.

Азиз-хан томился в ожидании Алмамбета; его беспокоила тишина. В этом безлюдье казался ему явственней голос ветра в листве. Впервые голос ветра говорил ему о старости.

Азиз-хан томился под бременем жизни. Сияние солнца поднималось к гребням гор, и в полосе этого сияния рисовые поля казались не рисовыми, а снежными, и они напоминали о старости. Белые цапли неподвижно стояли на берегу реки, седые нити свисали с их голов, напоминая о старости. Пришли служанки, чтобы подмести дорожки сада. Так недавно были они детьми, а теперь их виски посеребрились, и серебро напоминало о старости.

Азиз-хан томился под бременем жизни, но жаль ему было сбросить это бремя. Он думал о том, что жизнь прекрасна; что зимой хороши утра, когда падает мягкий снег; что весной хороша заря, когда постепенно выступают белые вершины гор; что летом хороши ночи, когда капли дождя разговаривают с листьями деревьев, а осенью хороши сумерки, вот как сейчас, когда в небе тянется длинная вереница диких гусей, вороны летят по две, по три, по четыре, а на земле трещат жуки и ветер поет в листве, поет о старости.

Так думал Азиз-хан и задремал под свои думы. И вдруг почудилось ему, что ветер говорит человеческим голосом. Он открыл глаза и увидел перед собой дружину, возглавляемую красивым, стройным, богато одетым джигитом, чьи глаза бегали, как зайцы, и нельзя было понять, который из этих глаз заяц, а который — зайчиха. Азиз-хан узнал его и спросил:

— Зачем пожаловал Внук Неба в мой жалкий дом, когда хан страны, сын мой Алмамбет, занят делами битвы?

Берюкез крикнул:

— Где мать твоего сына? У меня дело к ней.

Азиз-хан почуял недоброе в словах Берюкеза и сказал:

— Я и мать моего сына передали все дела в руки Алмам-бета. Иди со своим делом к нему.

— Надоел мне твой Алмамбет! — крикнул Берюкез. — Да и ты слишком долго живешь на земле!

С этими словами Берюкез выхватил из ножен меч и, отведя помутневший взгляд, размахнулся. Хлынула кровь, и, отделившись от левого плеча и склонясь на правое, как чара, украшенная двумя сапфирами глаз, скатилась старая голова Азиз-хана. Так был избавлен отец Алмамбета от бремени жизни.

Берюкез оглянулся. Дружинники опустили глаза. Лица их изображали ужас. Убить старость — это самый страшный из грехов земли!

Берюкез приказал:

— Окружите со всех сторон вход во дворец, чтобы йикто не помешал мне. Здесь осталась еще мать Золотокосого!

И, увидев, что дружинники вздрогнули, он добавил:

— Не бойтесь: я не стану пачкать свой меч в ее крови.

Дружинники поступили, как приказал им сын хана ханов, а Берюкез пошел на поиски Алтынай. Женские покои были пусты. Берюкез направился в сад. Приближаясь к реке, он увидел чинару, возвышавшуюся над всеми деревьями сада. В тени чинары сидела старая, но еще не дряхлая женщина и вышивала. Берюкез понял, что это Алтынай. Стройная девушка лет двенадцати, очень красивая, сидела у ее ног. Это была младшая сестренка Алтынай, выкупленная из рабства матерью Алмамбета. Круглая сирота поселилась у старшей сестры, жены хана. Звали ее Бирмискаль. Она сидела на ковре, маленькая и недвижная, как бронзовый кумир, и соседями ее были кувшин, золотые пиалы^[8] и раскрытая книга.

Берюкез притаился за стволом чинары и услышал голос Алтынай:

— Когда нет со мной Алмамбета, кровного жеребенка моего, золотокосой моей радости, жизнь кажется мне бременем. Вот я и сижу под сенью чинары, посаженной мной в честь моего сына, и мне чудится, что я нахожусь под крылом Алмамбета. Развей мою тоску, Бирмискаль, прочитай мне красивые слова, начертанные в книге.

И Бирмискаль стала читать при свете вечерней зари:

— «Что приятно?

Приятно идти мимо играющих детей.

Приятно, когда челнок скользит вниз по реке.

Приятна холодная вода, которую пьешь ночью, проснувшись…»

Тут Алтынай сказала:

— В самом деле, сбегай, сестрица, к реке, принеси мне свежей воды.

Бирмискаль схватила кувшин и побежала к реке. Берюкез бесшумно пошел по ее следам. Он слышал, как она спустилась к обрыву, как зашуршали под ее ногами прибрежные мелкие камни, как звучно полилась холодная речная вода в узкое глиняное горло, как Бирмискаль стала подниматься по обрыву, и, когда голова ее сровнялась с ростом травы, он наклонился к ней и вырвал кувшин из ее рук. Бирмискаль так испугалась, что не сумела даже вскрикнуть, не сумела заметить, как опустил Берюкез в горло кувшина страшный белый яд.

Берюкез подошел к Алтынай, поклонился и сказал, наполняя пиалу: