Манас великодушный

Теперь в этих рудниках были люди: сорок ханов Китая со своими дружинами. Эти алчные владыки сорока держав, изгнанные Алмамбетом с позором, не покинули землю Китая, а ушли под нее, надеясь увидеть свет, когда закроются глаза Манаса. Конурбай был их упованием, а предсказание древней книги — корнем, который прикреплял их к жизни. Дни и ночи проводили они в рудниках, терзаемые страхом. Один Конурбай осмеливался жить на поверхности земли, а Шийкучу, старый придворный повар, был тем, кто связывал мысли Конурбая с мыслями сорока ханов, лишенных престолов и ханств.

Конурбай следил за всеми путями в Железную Столицу. Их было девяносто, и по всем рыскал Конурбай, как алчный волк, с настороженным сердцем в груди, с острой, отравленной секирой в руке. У него была одна дума: пробраться в Железную Столицу и убить Манаса. Он кружился у ворот города, остерегаясь, однако, приблизиться к нему, ибо воины Манаса крепко охраняли своего льва. Тех, кто вступал с ними в разговор, они гнали от себя прочь, а тех, кто проходил молча, они задерживали и отпускали только тогда, когда убеждались в их мирных намерениях.

Устремив свой волчий взгляд на стены Железной Столицы, Конурбай увидел однажды, что к ним скачет всадник, а конь его быстрее бури.

«До чего хорош конь у этого киргиза! — изумился Конурбай. — Кто бы мог быть владельцем такого коня?»

Конурбай, долго всматриваясь, увидел Миндибая. Он подумал:

«Это вестник из Таласа. Видимо, весть его важна, если он скачет с такой быстротой. Надо мне перехватить его».

Камнем, сорвавшимся с горы, бросился Конурбай на своем коне навстречу вестнику. Увидев его, Миндибай остолбенел ог неожиданности. Мужество ушло из его сердца, ибо ужасным было волчье лицо Конурбая.

Весь мир превратился для таласского вестника в Конурбая, и мир был страшен. Губы Миндибая сделались сухими, он облизнул их и подумал:

«Только мой Молниеносный может спасти меня!»

Миндибай отпустил поводья своего коня, ухватившись за его драгоценную гриву. Конь почуял волю и взвился в высоту. Он пролетел над головой Конурбая и, казалось, испарился в собственной пыли. Конурбай, проклиная свою неудачу, вдруг увидел бумагу величиной с ладонь. Это из раскрывшейся сумки Миндибая вьгпало письмо Каныкей. Конурбай поднял его.

В это время вестник из Таласа, не замечая потери, достиг восточных ворот. Их охраняла стража, возглавляемая Кыргыном, одним из сорока львов. Увидев Миндибая, Кыргын крикнул:

— Брат мой, на лице твоем ужас! Ты прибыл из Таласа с дурной вестью?

Миндибай опомнился от страха. Он сказал с облегчением:

— Весть моя счастливая. У Манаса родился сын. Джакып назвал его Семетеем.

Слова Миндибая обрадовали стражу. Кыргын воскликнул, смеясь:

— Эта весть воистину счастливая! Теперь у народа киргизов есть упование. Скорей, Миндибай, порадуй сердце нашего льва! Но явись к нему с веселым лицом, а то оно сейчас у тебя такое, что нет охоты на него смотреть!

Тут и Миндибай засмеялся и с веселым лицом вступил в город.

В городе, Внутреннем и Внешнем, жили теперь одни киргизы. Китайская знать из дома Чингиза покинула столицу, и в ее дворцах поселились воины Манаса. Многоярусные дома казались им душными, и они расположились по дворам, проклиная город с его каменными улицами, на которых не росла трава, радуя глаза человека и животного.

Воины приветствовали Миндибая и, узнав его счастливую весть, стали зазывать к себе, чтобы угостить его, чтобы послушать слова о своем доме, о своих близких. Но Миндибай проезжал мимо, не останавливаясь. Он говорил всем:

— Я спешу порадовать сердце Манаса.

Только одно приглашение принял Миндибай, ибо приглашал его богатырь, которому не мог отказать в просьбе ни один из сорока Манасовых львов, — богатырь Сыргак. Он пребывал в саду, принадлежавшем некогда Берюкезу, убийце родителей Алмамбета. Жена Сыргака, красавица Бирмискаль, поставила в саду юрту, и, хотя в Самарканде, в городе ее отца, девушки не учились ставить юрты, Сыргак находил, что ее уменье выше всяких похвал, ибо он любил ее.

Услышав счастливую весть Миндибая, который пил кумыс из пиалы, сидя в седле, Сыргак сказал, заставив Бирмискаль покраснеть:

— Я завидую нашему льву. Дождусь ли я такого же счастья! Скачи, Миндибай, твоя весть нужна сердцу Манаса!

Манас восседал на алмазном престоле хана ханов. Престол, по приказу вождя киргизов, перенесли из чертога в сад, и Манас восседал на нем, слушая шум чинар и мерный плеск ключевой воды. Он вспоминал долину родного Таласа, милый голос Каныкей, красоту и величие Небесных Гор. Чужой город наскучил ему, и он думал:

«Утолю свою гордость и месть, просижу еще один, последний, месяц в Железной Столице, чтобы дом Чингиза покрепче запомнил меня и не посягал больше на дом киргизов, а там двинусь назад. Нет на земле места благодатнее долины Таласа!»