Мандаринка на Новый год

Они стоят так – вне времени. Только они двое, слушая дыхание, ощущая тепло друг друга. Сейчас им достаточно и этого. А потом…

– Ник, сколько сейчас?.. – Голос ее чуть хрипловат.

Он убирает одну руку из-за ее спины, поворачивает к себе запястье. Усмехается.

– Меньше минуты до Нового года. Что, пора?

– Пора, – кивает она.

И он целует ее в соленые от слёз губы. И они снова, второй год подряд, встречают смену календаря вот так – целуясь. А потом, уже после, в наступившем Новом году они чистят и делят на дольки так и не выпущенную им из рук мандаринку. И кормят друг друга – то смеясь, то снова начиная целоваться сладкими от мандаринового сока губами. А потом Ник вдруг становится серьезным.

– Любава… Скажи мне – почему? Почему ты пришла тогда? Почему поцеловала? Зачем?

– Не знаю. – Ее улыбка гаснет. – Если ты думаешь, что я… что я знаю ответ – ты ошибаешься. Я не планировала. Я ничего к тебе не чувствовала тогда – это правда, и не буду сочинять о мгновенно вспыхнувшей любви. – Она шмыгнула носом. – Просто… я не знаю… ты, наверное, будешь смеяться, но теперь мне кажется – будто в спину меня кто-то толкнул тогда. К тебе. А я не жалею. Даже в эти месяцы… когда я думала, что ты не… – Она еще раз шмыгнула носом. – Ты не любишь меня… я всё равно ни о чём не жалела!

– Солнышко мое… – Он снова прижал ее к себе. – Мне страшно становится… что этого могло не случиться. И жил бы я так до сих пор. И не знал бы, какая ты на самом деле…

– Какая?

– Фантастическая. Я никогда не смогу тебе это объяснить. И я просто нереально счастлив, что ты тогда, год назад… Я люблю тебя!

– И я тебя, – сказала она, наверное, в сотый раз за эти немногие, но такие насыщенные минуты.

– Люба… А у нас когда секс по расписанию? Через полчаса примерно?

Люба хихикнула. Вот за что она отдельно любит этого мужчину – так это за прямоту!

– Ага. Но я предлагаю не ждать так долго.

– Кто-то снова торопится…

– Мы оба. – Она обнимает его за шею и прижимается крепко. – Давай, бери меня на руки и тащи в мою комнату. Дорогу помнишь?

– Помню. Погоди, воспитанный человек только ботинки и пальто скинет. И… Вот, теперь можно.

Ник подхватывает ее под попу, она привычно обнимает его ногами за талию. Если новогодний сценарий хорош, зачем от него отклоняться?

* * *

Руки не могут насытиться ею. Гладкая нежная кожа – пальцы и губы словно узнают ее заново. А Люба нетерпелива, ей мало прикосновений, и он не может ей противиться долго, не сегодня, слишком долго был без нее…

Падает в нее, тонет в ней – томительно-узкой, идеально-горячей. Задыхается ее стоном, лишается головы под ее пальцами на своей шее. Она плавится под ним, растворяется в нём, проникает под кожу и остается там. Наконец-то чувствует себя полной, заполненной, цельной. Потому что – с ним.

Год назад они были очень разговорчивы в постели. Сейчас за них говорят тела, одно на двоих дыхание, и лишь короткое хриплое «люблю» – чьё? Ее? Его? Неважно. Их.

* * *

– Знаешь… Я так часто мечтала об этом… Всё это время, когда мы не… А ты?

– Да. Я тоже.

Люба лежит, прижавшись щекой к его груди. Прямо под ее ухом стучит его сердце – стучит еще быстро, рвано, постепенно замедляя свой ритм после того, что было только что. А потом она приподнимается на локте. Его лицо слабо освещается разноцветными бликами гирлянды на окне.

– Ник, о чём ты сейчас подумал?

– А почему ты спрашиваешь?

– У тебя дыхание изменилось. И сердце… иначе стучать стало.

– Глупости.

– О чём подумал?

– А… неважно.

– Коля!

– Хорошо. – Он вздохнул. – Только ты не сердись, ладно?

– О-о-о… Мое любимое. Началось. Говори.

Он прижал ее к себе.

– Люб, правда. Не сердись. И не обижайся. Но… Знаешь, я ведь был у тебя первым. И единственным. Какое-то время. Теперь… теперь это не так. Я не единственный у тебя.

– Та-а-ак…

– Дослушай меня! Я знаю, что виноват сам! Когда… не ответил тебе на твое признание. Ты… – он еще раз вздохнул, – ты имела право… так поступить. Если считала, что ты мне безразлична. Если я… ну… в общем, я тебя не виню, правда. Просто это очень… больно. Я один виноват, что потерял это! Но легче мне от этого не становится. Люб, ты не виновата, но… ты спросила… Я ответил тебе. Честно. Мне плохо… очень плохо и очень больно от того, что я больше не единственный мужчина в твоей жизни. Я знаю, что это моя вина и… Я справлюсь с этим. Переживу. Обещаю. Но пока… пока вот так.

Какое-то время она молчит. На лице ее пляшут многоцветные отсветы от гирлянды. А потом она произносит негромко:

– Знаешь… вот согласно всем законам педагогики – не надо бы тебе ничего говорить сейчас… Чтобы ты пострадал и помучился этак с полгодика – в отместку, так сказать. Но я ведь так не сделаю…

– Ты о чем? – спросил он совсем тихо.