Мандарины

— Потому что вы француженка и у вас имя, которое мне нравится: Анна. На мгновение он одарил меня улыбкой, которую тут же и отнял. Я сделала еще одно усилие:

— Что с вами сталось, как вы жили это время?

— Ежедневно я старел на один день.

— Мне кажется, вы скорее помолодели.

— Это потому, что на мне летний пиджак.

Снова воцарилось молчание, на этот раз я отступилась.

— Хорошо. Пойдем куда-нибудь. Но куда?

— Зимой вам хотелось увидеть игру в бейсбол, — с готовностью откликнулся он, — сегодня можно это сделать.

— Хорошо, пошли.

Очень мило было вспомнить о моих прежних желаниях; но он мог бы догадаться, что в данную минуту бейсбол нисколько не интересовал меня. Не важно. Самое лучшее, что нам оставалось, это убить время в ожидании... в ожидании чего? Растерянным взглядом я следила за людьми в шлемах, которые бегали по лужайке ярко-зеленого цвета, и с тревогой твердила про себя: убить время! А ведь нам нельзя было терять ни единого часа. Четыре дня — это так мало, надо спешить: когда же мы наконец встретимся?

— Вам скучно? — спросил Льюис.

— Я немного замерзла.

— Уйдем отсюда.

Он повел меня сначала в зал для боулинга, где мы пили пиво, глядя, как падают кегли, потом в таверну, где механические пианино числом пять по очереди отбивали затасканные музыкальные такты, затем в аквариум, где зло гримасничали рыбы. Мы садились в трамваи, в метро; в метро мне нравилось: уткнувшись лбом в стекло первого вагона, мы ныряли в умопомрачительные туннели, расцвеченные бледно-голубыми лампочками, рука Брогана поддерживала меня за талию, и наше молчание походило на доверительное молчание любовников; зато по улицам мы шагали на расстоянии друг от друга, и я с тоской чувствовала: мы молчим, потому что нам нечего друг другу сказать. Где-то во второй половине дня мне пришлось признаться, что мои расчеты были ошибочны: через неделю, даже завтра этот день уйдет в прошлое, и вот тогда я возрадуюсь; но сначала надо было прожить его час за часом, и на протяжении всех этих часов какой-то незнакомец по своему усмотрению располагал моей судьбой. Я испытывала такую усталость и такое разочарование, что мне захотелось остаться одной.

— Прошу вас, — попросила я, — позвоните еще раз; мне надо немного поспать.

— Я позвоню в ассоциацию гостиниц, — сказал Броган, открывая дверь в драгстор. Я осталась стоять, рассеянно разглядывая книжки в глянцевых обложках, и почти сразу же он вышел из кабины с довольной улыбкой. — Вас ждет комната в двух кварталах отсюда.

— Ах! Спасибо.

Мы молча дошли до гостиницы. Почему он не солгал? Именно теперь ему следовало бы сказать: «Вы можете отдохнуть у меня». Значит, он тоже не был уверен в своих желаниях? Я рассчитывала на его тело, на его отвагу, чтобы нарушить одиночество моего тела; но он держал меня в плену, и я ничего не могла для нас сделать. Льюис подошел к бюро администратора:

— Я только что заказывал номер. Служащий заглянул в регистрационную книгу:

— На два лица?

— На одно, — сказала я. И написала свое имя на карточке. — Мой чемодан в камере хранения.

— Я схожу за ним, — предложил Льюис. — Когда он вам понадобится?

— Позвоните мне через два часа.

Уж не померещилось ли мне? Или он действительно обменялся со служащим странным взглядом? Может, он заказал комнату на два лица? Но тогда ему нужно было найти предлог, чтобы подняться вместе со мной. Я подсказала бы их ему хоть двадцать. Эти жалкие хитрости тем более раздражали меня, что я хотела бы попасться на них. Наполнив ванну, я погрузилась в теплую воду, не уставая твердить себе, что мы плохо взялись за дело. Моя ли в том вина? Безусловно есть женщины, которые сразу же сумели бы сказать: «Поедем к вам». Надин сказала бы. Закрыв глаза, я лежала на атласном покрывале. И уже опасалась того момента, когда придется встать посреди этой комнаты, где меня не ждет даже привычная близость зубной щетки. Столько разных и неотличимых комнат, столько открытых и закрытых чемоданов, столько приездов и отъездов, пробуждений, ожиданий, столько хождений, беготни: я устала воссоздавать свою жизнь каждое утро, каждый вечер, каждый час. Я страстно желала, чтобы некая посторонняя сила навсегда придавила меня к этой кровати. Пускай он поднимется, пускай постучит в мою дверь, пусть войдет. Я подстерегала его шаги в коридоре с таким страстным нетерпением, что оно имитировало желание. Ни единого звука. Я провалилась в сон.

К тому времени, когда я встретилась с Броганом в холле, я уже успокоилась; вскоре судьба этого приключения будет решена, и в любом случае через несколько часов я посплю. Старый немецкий ресторан, где мы ужинали, показался мне уютным, и я беспечно болтала. Бар, куда мы перешли потом, окутывал фиолетовый туман: там я чувствовала себя хорошо. И Броган говорил со мной прежним тоном.

— Такси унесло вас, — рассказывал он, — и я ничего о вас не знал. Возвратившись, я нашел под дверью номер «Нью-Йоркера», и вот в середине какой-то статьи о конгрессе психиатров наткнулся на ваше имя. Словно вы вернулись посреди ночи, чтобы сказать мне, кто вы есть.

— Разве Бенсоны вам не сообщили?