Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству

Ну и все, собственно, он про эту историю скоро забыл – через два дня Новый год был, ему тогда отец впервые шампанского налил, совсем ты у нас взрослый, говорит, – в общем, хватило новых впечатлений…

А девочка раньше всех спать легла, подарки не выпуская из рук. И не видела она, что соседки по палате утащили из шкафа на медсестринском посту разные красивые таблетки и поделили на всех. Особенно им красненькие понравились, самые сладенькие. Она бы тоже, наверное, красненькие захотела попробовать, да заснула уже с прищепкой в руке, так что ей таблеток не досталось.

Наутро ее трясли и спрашивали, зачем залезла в шкаф, – она одна тут детдомовкой была, на нее сразу и подумали. Остальные говорить уже не могли, им желудки промывали.

Потом в больницу еще долго комиссии минздравовские приезжали, проверяющие всякие. Ее-то уже выписали тогда – оказалось, что аорточка увеличена, но ничего страшного, просто наблюдаться надо регулярно.

И правда оказалось, что ничего страшного: никогда она про аорточку больше не вспоминала, выросла, на швею выучилась, даже комнатушку дали почти сразу, хоть и в «малосемейке». Замуж вышла за хорошего парня, уральца, переехала к нему, на химзавод устроилась. Вредно, конечно, но зато доплачивали, да и интересно было, по командировкам поездила, страну повидала. Завод скоро прикрыли, а она стала потихоньку шить, как учили. Сначала на себя шила, потом уж и по заказам. Скоро помощниц набрала, от заказов отбоя не было, в областной центр перебрались. Муж помог швейные машинки модернизировать: он у нее настоящий изобретатель, два патента даже в Америке зарегистрированы, на паях с одной крупной машиностроительной фирмой. И химия, кстати, не успела ей навредить: родила мальчика, здоровеньким растет, в этом году думают не прививать от гриппа – зачем, если организм и сам справляется.

Карандаш и колпак, конечно, потерялись, но прищепка где-то у сына в игрушках лежит. Сын любит, когда она его смешит гундосым голосом, надевая на нос уже потускневшую прищепку и напевая ему песенку про бизонов и пампасы.

А за прищепку ему тогда от мамы крепко попало. Все-таки комплект был, жалко. Теперь оставшиеся девять лежат где-то на чердаке у родителей.

Сначала-то он маме не признался, кому отдал, а потом уж и сам забыл. Разве что иногда ладонь у него чем-то мяконько покалывает, будто ершиком волос. Но он не может вспомнить, откуда ему знакомо это ощущение.

Жанна Вишневская

Как мы встречали Новый год, или Расчленение наполеона

В помощь читателям предоставляется перевод некоторых слов и выражений с идиша и татарского на русский.

Гей какен или киш мири ин тухес (идиш) – стилизованные варианты простого «отстань» или «отвали»: соответственно, предложение сходить в туалет или поцеловать в то место, на котором в туалете сидят.

Йорт (татарск.) – дом.

Ханум (тюркск.) – госпожа, вежливое уважительное обращение к женщине или любому существу женского пола.

Мое далекое детство начиналось в коммуналке в центре города, между Литейным проспектом и Летним садом, на узкой и загадочной улице Воинова, где жили мои покойные бабушка и дед, мама и папа, дяди, тети, сестры и братья – вся наша большая и дружная семья, от которой остались одни воспоминания.

Новый год вся семья по традиции отмечала в нашей комнате с лепными амурами под потолком и старинным камином, в котором, по слухам, граф, живший в доме до революции, спрятал несметные сокровища. На сорока метрах собирались родственники, знакомые, какие-то случайные люди, соседи.

Однажды я несказанно удивился, увидев на кухне приблудную собаку, которая с аппетитом обгладывала косточку, вываренную для новогоднего холодца. Собаку некошерно назвали Двойрой за вечно печальные глаза и поселили у дворничихи.

Случайные прохожие останавливались в недоумении, когда стопроцентная татарка Гульнар из окна зазывала домой вечно таскающуюся с детьми во дворе дворняжку:

– Двойра-сучка! Йорт ходи! Жрать дам, чтоб ты сдох!

Прохожие крутили головами, пристально вглядываясь в копающихся во дворе детей, кто же откликнется на такой неожиданный призыв откровенно татарской мамаши, и облегченно вздыхали, видя послушно трусившую в дворницкую собаку. Зато и Гульнар, и ее муж Расул в своей Двойре души не чаяли, и их, набожных мусульман, не смущало, что мулла такой клички явно бы не одобрил.

Такая вот интернациональная идиллия.

За неделю до Нового года на середине комнаты водружалась елка. Ее никогда не зажимали в деревянные распорки, потому что в них елка быстро жухла и теряла вид. Дедушка Миша приносил ведро песка, в него ставили дерево, туда же доливалась вода. В этом мокром песке елка не только стояла долго, но и почти каждый год зацветала – через пару недель на ней появлялись нежные бледно-зеленые побеги. Поэтому разбирать и выбрасывать елку каждый год было целой трагедией. Оттягивали до того, что уже просто было неудобно перед приходившими в дом посторонними людьми, но уж что не раньше февраля – это точно.