Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству

В ту же зиму, в тех же валенках я вступила в идеально круглую лужу, подернутую льдом. И с головой ушла под воду в люк. Мамина радость. Мама молниеносно вытащила меня за шарф. Фигурное катание на этом и закончилось. Но после мне так понравилось малиновое варенье, тело, растертое спиртом, и сухая горчица в шерстяных носках.

Маленькими детьми нас с братом на каникулы вывозили в зимний лагерь. Все, что я оттуда запомнила, – ледяные горы и вместо санок коровьи шкуры. Мы не знали, что они такие скользкие, просто делали из них чум и сидели в нем тунгусами до посинения.

Как-то я прочла историю о ньюфаундленде. Зимой на прогулке он залез в сугроб, что-то выкопал оттуда и сунул в рот. Хозяин попросил выплюнуть. Пес сделал вид, что да, выплюнул и закопал. А вернувшись домой, открыл пасть, откуда вывалился котенок. Во рту согрелся и ожил. «Гены пальцем не раздавишь», – сказал хозяин ньюфа. Так и живут теперь втроем.

Встречали как-то Новый год на даче. Ни елки, ни игрушек, ни гирлянд. Нашли в саду старую ветку да и нарядили радиодеталями и дачным хламом. Праздник можно создать из чего угодно.

Жука Жукова

СемьЯ

Каждый год разговоры о том, что приготовить на Новый год, начинаются как минимум за месяц. Я всегда за утку. Брат лоббирует свинину. Мама робко просит готовить только закуски: «Ребята, не нужно ночью наедаться, салатиков легких побольше наделаем, я пирог испеку…», но мы строго осаживаем ее: «Мы не будем наедаться, но в доме обязано пахнуть по-новогоднему».

– Уткой с яблоками! – ору я.

– Фиг тебе! Пап, давай буженину.

– В прошлом году была буженина!

– Не ври! В прошлом году была утка, потому что ты расплакалась, как лялька, и папа тебя пожалел.

Мама качает головой:

– Ребята, не вздумайте свинину на стол, год Свиньи наступает.

Я исподтишка, чтобы родители не видели, показываю брату язык. Брат бьет меня по башке ладонью. Папа строго качает головой.

– Сын, не смей бить младшую сестру.

– Она первая начала.

– Пап, а он все равно бьет.

Мой муж и жена брата смотрят на нас как на идиотов. Это мой сороковой Новый год, у брата сорок четвертый. Традиция.

Сегодня наряжаем елку, вернее планируем, что наряжать будут дети – преемственность поколений, а мы просто сядем в кресло и будем управлять.

Дети у нас с братом общие. Нет, мы, конечно, помним, кто чей, но разницы не делаем. Я считаю, тот ребенок свой, которому можно дать по жопе. Чужому не дашь.

Как раз сейчас младший напрашивается, он тянет елку за лапу, сейчас эта вся шаткая конструкция свалится ему на голову.

Елка у нас что надо! Папа сам ходит выбирать, никому не доверяет. Мама каждый год бухтит, пойдем вместе, тебе опять впихнут облезлую. Но папа – кремень.

Ставить елку тоже никому не доверяет. У него своя система. Елка ставится в большую белую эмалированную кастрюлю. Ствол между двух кирпичей. Елка падает. Папа матерится. Ставит елку обратно в кастрюлю. Матерится. Орет на кухню:

– Оля, неси веревки.

Мама тащит веревки.

– Держи за верхушку!

Мама держит елку, папа обвязывает ствол и закрепляет веревку на ручках кастрюли. Крепко-накрепко.

– Готово!

Мама, как художник, отходит назад, чтобы оглядеть творение.

– Криво.

Папа матерится.

– Ты криво держала!

– Я держала ровно.

Папа матерится и отвязывает веревку. Елка падает. Папа говорит, что его все достали в этом доме. Все! И чтобы он еще хоть один раз! Вот хрен. Никогда!

Папа уходит из комнаты и хлопает дверью. Я прибегаю на звук. Мы с мамой поднимаем елку, пытаемся понять величие папиной инженерной мысли. Кастрюля, два кирпича… веревка. Мама говорит, что с помощью этого можно повеситься. Но в Новый год нельзя – примета плохая!

– Вообще-то давно придумали ставить елку в крестовину. Она продается в магазине. Вот я сейчас пойду и куплю ее раз и навсегда. Не поднимай. Оставь как есть. Надоело! Всё! – ору я.

Папа снова вбегает в комнату, он явно подслушивал где-то рядом.

– Никаких крестовин в моем доме не будет. Оля, держи елку! А ты смотри, чтобы ровно было.

Папа крепит ствол между кирпичей, елка падает. Папа матерится. На шум приходит брат, он отчаянно делал вид, что ничего не слышит, но даже у него не хватает нервов.

– Так, Оля, ты держи верхушку. Сын, ты ствол. Ты смотри, чтобы было ровно. Я вяжу веревкой, – командует папа.

– Я все равно куплю крестовину, надоело каждый год одно и то же.

– Только попробуй. Сейчас брошу все, вообще никакой елки не получишь.

Я не могу смотреть, как дети наряжают елку. Без души, чтобы отделаться и пойти смотреть мультфильмы. А у нас с братцем каждая игрушечка особенная, что-то напоминающая. Мы их еще в Казани начали собирать. Покупали по одной, по две в год, денег лишних никогда не было. Стояли у витрины как завороженные. Спорили: серебряную башенку или красный перчик на зеленой ножке. Брату ужасно хотелось большой шар, а в нем кусочки дождика, но на шар не хватало. Уже мало осталось этих игрушек. Небольшая коробочка. А дети хватают их абы как. Ничего не ценят! Мы прогоняем детей от елки и сами наряжаем.