Мандарины

Ужин был таким обильным, а Марри — таким сердечным, что я в конце концов освоилась. За кофе я находилась в приятном расположении духа, и тут пришли люди. В начале сезона отдыхающих в Рокпорте было еще мало, все они знали друг друга и жаждали увидеть новые лица; нам устроили торжественную встречу. Льюис быстро отошел от разговора, он помог Эллен готовить сандвичи и смешивать коктейли. Я старалась по мере сил отвечать на все вопросы, которыми меня осаждали. Марри завел разговор о взаимосвязи психоанализа и марксизма; на сей счет я знала больше других, и, так как они подталкивали меня, я много говорила. Когда мы оказались у себя в комнате, Льюис посмотрел на меня с любопытством.

— В конце концов я поверю, что в этой маленькой головке есть мозги, — сказал он.

— Неплохо было сымитировано, правда? — спросила я.

— Нет, у вас действительно есть мозги, — сказал Льюис. Он продолжал разглядывать меня, и в глазах его отражалось что-то вроде упрека: — Странно, никогда я не думал о вас как об умной женщине. Для меня вы совсем другое!

— С вами я чувствую себя совсем, совсем другой! — сказала я, бросившись в его объятия.

Как крепко он меня обнял! Ах, никаких вопросов больше не вставало! Он был рядом, и этого оказалось достаточно. Его ноги сплелись с моими, его дыхание, его запах, его сильные руки я ощущала на своем теле, он говорил «Анна!» прежним тоном, и, как прежде, его улыбка вместе с телом дарила мне его сердце.

Когда мы проснулись, небо и море сверкали. Мы взяли велосипеды супругов Марри и поехали в деревню; мы гуляли по мосту, долгое время смотрели на лодки, на рыбаков, на сети, на рыбу; я наслаждалась свежим запахом прилива, солнце ласкало меня, Льюис держал меня за руки, он смеялся.

— Прекрасное утро! — с воодушевлением сказала я.

— Бедная милая уроженка Галлии, — с нежностью отозвался Льюис. — Как мало ей нужно, чтобы вообразить себя в раю!

— Небо, море, человек, которого я люблю: это не так уж мало. Он сжал мою руку:

— Ладно! Вы не слишком требовательны.

— Я довольствуюсь тем, что имею, — ответила я.

— Вы правы, — сказал Льюис. — Нужно довольствоваться тем, что имеешь.

Небо стало еще голубее, солнце — еще жарче, и в душе у меня начался радостный перезвон. «Я выиграла!» — подумалось мне. Я была права, согласившись приехать сюда. Льюис чувствовал себя свободным, он понимал, что моя любовь ничего не лишает его. Во второй половине дня он снова какое-то время играл на пляже с Диком, и я восхищалась его терпением. Давно уже я не видела Льюиса таким спокойным. После ужина Марри отвез нас к друзьям, и на этот раз Льюис не пытался держаться в стороне: он усердствовал, не жалея сил. Определенно он никогда не перестанет удивлять меня; я не думала, что он может блистать в обществе: он блистал. О нашем путешествии Льюис рассказывал с такими удачными сокращениями и с такой счастливой изобретательностью, что его Гватемала казалась правдивее, чем настоящая; всем захотелось туда поехать. Когда он изобразил маленьких индейцев, семенящих под тяжестью своей ноши, женщины воскликнули:

— Вы были бы чудесным актером!

— Как хорошо он рассказывает! Льюис внезапно остановился.

— Как вы терпеливы! — с улыбкой сказал он. И добавил: — Я терпеть не могу рассказов о путешествии.

— О! Продолжайте, — попросила одна блондинка.

— Нет, я закончил свой номер, — ответил Льюис, направляясь к столу. Он выпил большой стакан манхэттена в окружении толпившихся вокруг

него красивых девушек с золотистыми от загара плечами и не очень красивых женщин с исполненным возвышенных чувств взглядом. Я не без досады обнаружила, что он нравится женщинам. Я-то считала, что меня исподволь прельстило в нем отсутствие привлекательности, а теперь выяснилось, что он привлекателен. Но в любом случае ни для кого другого он не был тем, чем был для меня. «Для меня одной он — единственный и неповторимый», — не без гордости подумала я.

Я тоже пила, танцевала, беседовала с каким-то гитаристом, которого только что выгнали с радио за передовые идеи, и еще с музыкантами, художниками, интеллектуалами, литераторами. Рокпорт летом — это своего рода приложение к Гринвич-виллидж^{117}, там полно артистов. Внезапно я заметила, что Льюис исчез.

— Куда делся Льюис? — обратилась я к Марри.

— Понятия не имею, — невозмутимо, как всегда, отвечал Марри.

У меня сжалось сердце: может, он пошел прогуляться в сад с одной из своих прекрасных поклонниц? В таком случае его не очень обрадует мое появление: тем хуже! Я заглянула в холл, на кухню и вышла из дома. Слышалась лишь терпеливая песнь кузнечиков. Сделав несколько шагов, я заметила огонек сигареты; он сидел на садовом стуле один.

— Что вы тут делаете? — спросила я.

— Отдыхаю. Я улыбнулась:

— Мне казалось, эти тетки съедят вас живьем.

— Знаете, что следовало бы сделать? — мстительным тоном сказал Льюис. — Посадить их на какое-нибудь судно и выбросить всех в море, а взамен привезти из Чичикастенанго побольше индеаночек, благоразумно сидящих на полу у ног своих мужей: как они были молчаливы; и лица у них были такие неподвижные.

— Я помню.