Мандарины

Я лежала с открытыми глазами. И даже не злилась: я ничего не могла понять! Эти сборища наводили тоску на Льюиса, пусть так, но ведь на весь день нас оставляли в покое, и, по правде говоря, Марри отнюдь не был педантом; до сих пор Льюису тоже доставляло удовольствие разговаривать с ним. Откуда эта внезапная враждебность? Вне всякого сомнения, Льюис метил в меня, решив испортить нам пребывание здесь; его обиды оказались живучими, но в таком случае его дурное настроение должно было бы предназначаться лишь мне. Видимо, он был зол на самого себя, если вот так винил во всем целый свет; быть может, он корил себя за те мгновения, когда, казалось, отдавал мне свою нежность: эта мысль была мне до того невыносима, что я хотела позвать его, поговорить с ним. Однако голос мой наткнулся на стиснутые зубы. Я слушала ровное дыхание Льюиса, он спал, это выглядело так безобидно, так невинно: все становилось возможным; казалось, все можно начать или начать заново. Он откроет глаза и скажет: «Я люблю вас, моя милая уроженка Галлии». Но нет, он так не скажет, и эта невинность всего лишь мираж: завтра все будет так же, как сегодня. «Неужели нет никакого способа выбраться из этого?» — с отчаянием спрашивала я себя. Меня охватило возмущение. «Чего он хочет? Что он собирается делать? О чем думает?» Я терзалась вопросами, а он тем временем спокойно отдыхал, далекий от всяких мыслей: это было слишком несправедливо! Я попыталась ни о чем не думать, но нет, заснуть мне не удавалось. Я тихо поднялась. Дик помешал мне искупаться после полудня, и мне вдруг захотелось прохлады воды. Я надела купальник, пляжное платье, взяла старый халат Льюиса и босиком пересекла спящий дом. Какой глубокой была ночь! Надев полотняные туфли, я добежала до пляжа и легла на песок. Было очень тепло, я закрыла глаза при свете звезд, и плеск воды усыпил меня. Когда я проснулась, большое красное светило вставало из воды; то был четвертый день Творения: солнце только что родилось, страдание людей и животных еще не было изобретено. Я слилась с морем; лежа на спине, я колыхалась на волнах, в глазах у меня отражалось небо, и я ощущала свою невесомость.

— Анна.

Я повернулась лицом к берегу: обитаемая земля, человек, который звал меня, — это был Льюис в пижамных брюках, с обнаженным торсом; я вновь обрела тяжесть своего тела и поплыла к нему: «Я здесь!»

Льюис пошел мне навстречу, вода доходила ему до колен, когда он заключил меня в объятия.

— Анна! — повторял он. — Анна!

— Вы насквозь промокнете! Дайте мне обсохнуть, — говорила я, увлекая его на берег.

Он не размыкал объятий.

— Анна! Как я испугался!

— Я напугала вас? Теперь моя очередь!

— Я открыл глаза, кровать оказалась пуста, и вы не возвращались. Я спустился, в доме вас нигде не было. Я пришел сюда и сначала вас не заметил...

— Не подумали же вы, что я утонула? — сказала я.

— Не знаю, о чем я думал. Это был настоящий кошмар! — признался Льюис. Я подняла белый халат.

— Разотрите меня и обсохните сами.

Он повиновался, и я натянула платье; он закутался в халат.

— Сядьте подле меня! — попросил он. Я села, он снова меня обнял:

— Вы здесь! Я не потерял вас.

— Никогда вы меня не потеряете по моей вине! — с жаром ответила я. Долгое время он молча гладил мои волосы, потом вдруг сказал:

— Анна! Вернемся в Чикаго!

Солнце взошло в моем сердце, еще более ослепительное, чем то, что поднималось в небесах:

— Мне очень хотелось бы!

— Вернемся, — продолжал он. — Мне так хочется побыть с вами наедине! В тот же вечер, когда мы приехали, я понял, какую совершил глупость!

— Льюис! Мне тоже очень хотелось бы вновь оказаться с вами наедине! — сказала я. И улыбнулась ему: — Вот почему вы были в таком плохом настроении. Вы жалели, что приехали сюда?

Льюис кивнул головой:

— Я чувствовал себя в ловушке и не находил никакого способа из нее выбраться: это было ужасно!

— А теперь вы нашли способ? — спросила я. Льюис посмотрел на меня с вдохновенным видом:

— Они спят, соберем наши чемоданы и сбежим. Я улыбнулась.

— Попытайтесь лучше объясниться с Марри, — предложила я. — Он поймет.

— А если не поймет, то тем хуже, — сказал Льюис. Я смотрела на него с некоторым беспокойством:

— Льюис! Вы действительно уверены, что хотите вернуться? Это не прихоть? Вы не пожалеете?

Льюис усмехнулся:

— Я прекрасно знаю, когда действую из прихоти. Клянусь вашей головой, что это не прихоть.

И снова я искала его взгляда:

— А когда мы окажемся в нашем доме, вы думаете, мы обретем и все остальное? Все будет, как в прошлом году? Или почти?

— Точно так же, как в прошлом году, — с серьезным видом сказал Льюис. Он обхватил мою голову руками и долго смотрел на меня. — Я попытался меньше любить вас и не смог.

— Ах! Не пытайтесь больше, — попросила я.

— Не буду.

Не знаю точно, что рассказал Льюис Марри, только тот улыбался, провожая нас следующим вечером в аэропорт. Льюис не солгал: в Чикаго мне все было возвращено. Когда мы расставались на углу улицы, он сказал, крепко обняв меня:

— Никогда я вас так не любил.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Секретарша открыла дверь:

— Письмо по пневматической почте.