- Я о другом. Тюфяк всего разок прошелся под ручку на людях с Карьерой. Страшна она, слов нет, но результат превзошел все ожидания. А Офис как держится метода! Без роду, без племени, без наших, старожилов, связей, - презрительно заклеймила сироту мать. - По сравнению с нами он никто, а, глядишь, своего добьётся. Проявит себя, несмотря ни на что. Способностей - ноль, читать не умеет, зато интуиция и трудолюбие какие!
В этой жизни одно за счёт другого. Ещё в столице окажется, будь она неладна. Его же здесь все знают, как облупленного. А в большом городе любой с душком настоящим человеком может стать сразу. Без усилий. То же самое мне твердит и погремушка Абсурд. Все уши прожужжал. - Мать жаловала лишь тех, кто с ней во всём этично соглашался. - Ты идеалист. Нельзя жить просто так. Самому. Без цели. Как раньше.
Как раньше... Когда я вспоминал стабильные старые времена, в моей душе бессознательно, будто на кнопку нажимали, возникала теплая атмосфера, уникальная, она была ни на что не похожа, будто ткался неведомый узор.
Один раз у меня, как помешательство, мелькнула странная догадка, что, может статься, это состояние бедняцкой душевной теплоты и есть главное, и есть цель, но я сразу с ужасом отогнал ее, цель - и слово, и понятие, представлялись чем-то грандиозным, для чего надо крушить, ломать, давить, перешагивать через всех, идти напролом, мыслить безошибочно, действовать точно. Целенаправленно.
Я уважал целенаправленных людей. И завидовал, потому что таким, как они, быть не мог. Уверенным.
Впечатление - это то, что кажется. Нечто зыбкое, ненадежное, ускользающее. Лишнее. Неполноценное. Лучше обойтись без него.
Но я очень хотел, чтобы все было, как прежде, видел, как все меняется, в лучшую сторону, и не знал, как быть.
Мамина хмурость развеялась, и на холеном лице вновь заиграла улыбка.
- А у нас сегодня гости! - сообщила она.
Я скривился.
- Опять!
- Ты не рад?
- Мне-то что радоваться?
- Здесь будут девушки. Даже из столицы. Я пригласила их. Кстати! - сказала она, шутливо повысив тон, - меня волнуют твои отношения с девушками. Я их редко стала видеть у нас.
- Ма! - сказал я.
- Ладно, не буду. Так ты сегодня никуда не идешь?
- Не знаю, - сказал я. - Неизвестно еще. Я хочу Лагуну подождать. Он должен зайти. Пока буду у себя. Если он придет, то сразу меня зови, ладно?
- Хорошо, мой мальчик, - сказала мама. Она улыбнулась мне и пошла отдавать указания прислуге.
Навстречу ей вышла Экзотика.
- Экзотика! - позвал я. - Лагуна приходил, не знаете?
- О, нет! - сказала Экзотика, ласково улыбаясь мне. - Не приходил, я бы непременно сообщила вам. А вы проведете этот вечер с нами, Пикет?
- Возможно, - сказал я уклончиво.
- Мы все будем этому очень рады, - сказала Экзотика, вновь обнажая в широкой улыбке ослепительно белые зубы. У нее была смуглая кожа, толстые добрые губы, которые не портили ее лицо, и красивые миндалевидные глаза. - Оставайтесь с нами.
Я покивал головой и пошел в свою комнату. Знаю я эти вечера во фраках. Эти ужины и грезы при свечах. Эти разговоры. Гости изо всех сил хотят казаться кем-то.
Это было мне хорошо знакомо.
Я включил музыку на полгромкости и прилег с журналами на диван.
Вначале, подумал я, они будут есть. Будут есть долго, в несколько заходов, потом все это запивать, а потом и начнутся все эти амбициозные разговоры, все будто наизусть, заумные и нудные, все на подхватах и на повторах. О том, что они совершат. Я ясно себе представлял эту рутину. Большой зал будет освещен многоярусными люстрами, подвешенными под высоким потолком непонятно к чему. За столом будут представители власть имущих побережья, и даже из столицы - мама никогда не позовет, скажем, родственников Лагуны, хотя, согласен, они еще те подарки.
Нет, все будут важные и в высшей степени благопристойные.
За столом будет стук вилок и ножей, звук придвигаемых блюд, а вдоль стола будут ловко и бесшумно сновать официанты и ловить каждый жест.
А если, к примеру, я зайду, то все перестанут есть и устремят на меня свои взгляды, ничего не выражающие, кроме вежливого вопроса - кто ты и что ты тут делаешь?
А я бы не стал спешить приветствовать этот фасад трухи и жестко бы затягивал паузу, чтобы они заерзали, не понимая, в чем дело. А мама подошла бы своим быстрым шагом, обняла бы меня за плечи и, улыбаясь своей ослепительной
улыбкой, сказала бы, что все меня очень, очень рады видеть, и посмотрела бы на всех сидящих за столом, и все сидящие за столом дружно и нестройно, кто едва заметно, кто усердно, кто надменно и высокомерно, оказывая честь, кто от души - покивали бы в знак согласия с мамиными словами и, возможно, заулыбались бы, а я, как конкурсант воспитанный, тоже сделал бы улыбку, наклонил бы голову и поздоровался.
Правда, сегодня установленный распорядок может слегка нарушиться - мама что-то говорила о девушках, значит, будут молодежь и танцы, а это обещает нечто
занимательное.
И опять будут гости из столицы и, само собой, удивятся некоторым провинциальным причудам.