Мангуп

Алексей слушает, выковыривая из кекса изюм: виноград должен быть в вине, а не в сдобе. И раньше часто доводилось слышать, что не похож он на других правителей. Всегда князь считал это лучшим комплиментом. Он прекрасно помнил, как предпочитал решать дела его отец. Видел покинутую после землетрясения столицу, брошенные дома, запустевший и полуразрушенный старый дворец. Стефан… был похож на других князей. Делал так, как предписано. Разрушенное — оставить. Испорченное — выкинуть. Неправильное — забыть. Потому и любимым сыном он был ровно до тех пор, пока не стал «неправильным». Лишь короновали его, отец тотчас же забрал Григория, своего старшего наследника, не перечившего вековым устоям, и уехал с ним далеко на север. А Алексей остался править руинами. Вот только уже через несколько лет руины стали прекрасным городом, а Дорос окреп и обрел славу, какой не видал раньше.

Слова Титая действительно звучат как шутка, но князь живет именно так: держит рядом только тех, кто предан по своей воле, а не из страха. Женится на самом близком друге, а не в надежде заполучить покровительство какой-нибудь могучей семьи за морем. Желает слышать от сыновей смех, а не видеть их покорность. Возможно, это все ошибка. Но если благодаря ей счастливо целое княжество, Алексей готов ошибаться снова и снова.

— Прощаю.

Ночи Дороса жаркие, тягучие, как патока. Двое выбираются из дворца и скрываются в садах, прячась среди винограда и инжира. Алексей замирает за спиной Титая, касается ладонью плеча, указывая одной рукой на подлунные Тени. Там пробираются под стенами два человека. Алексей улыбается, прижимая палец к губам в ответ на удивленный взгляд юноши. Сменяется ветер, и Титай понимает, что князь обнаружил чужаков по запаху. Люди здесь не пахнут шафраном и кофе.

Сад сменяется сырым лесом, босые ноги тонут в мягкой траве. Сверху над ними нависают фрукты и цветы, оплетающие стволы деревьев. Во время путешествий Титай рассказывал много историй о древнем городе — Вавилоне. Его стены тянулись к небу. За стенами люди были счастливее богов. И в этом городе благоухали ароматами бесконечные многоярусные сады, равных которым не существует поныне. Древняя сказка. Всего-то фантазия, мечта. Но вдруг она обретает знакомые черты, мерцает призрачно в маленьком, абсолютно ничем на него не похожем Доросе. Титаю становится не по себе.

— Все хорошо? — Алексей проводит костяшками пальцев по руке своего спутника, отвлекая его от мыслей, заставивших так притихнуть.

— В детстве, в Эдирне, у меня никогда не получалось… шалить. Не знаю, не складывалось, и все. Я видел, как мальчишки из слуг играли ночью. Прятались по коридорам. Смеялись, закрывали друг другу рты. Дрались. Тогда я завидовал. Сейчас завидую сам себе, — Титай шепчет это, когда они жмутся к стене, чтобы обойти одну из сторожевых башен.

Алексей увлекает парня за собой, мимолетно подцепляя пальцами одну из золотых цепочек на его шее. Когда они выходят на открытое место, луна выныривает из-за гор. Ее пытаются съесть тучи, и лицо князя расчерчивает ровно пополам: слева темнота, справа белый свет. Будь Титай суеверным, принял бы князя за колдуна или джинна. За того, кто исполнит твои желания, но не так, как ты хочешь и ждешь. Однако Титай не суеверен. Поэтому он любуется, качает головой и оставляет на губах князя невесомый поцелуй, прежде чем убежать вперед по тропе.

— Ты вот скажи, кого больше любишь: отца своего или мать свою?

От таких вопросов Титай хмурится, сжимает кулаки. Его шлепают по запястьям. Пальцы разжимаются, исподволь подчиняясь боли.

— Какая разница. Не помню.

Наставник Калим улыбается, кивает.

— Вот и правильно. Правильно. Так дальше и поступай: не нужно привязываться к тому, чего не помнишь. А помнить нужно то, к чему не можешь привязаться. Помнить нужно, что тебе приказали и что ты должен делать. Остальное не важно.

— Отсюда можно увидеть море. — Алексей указывает на просвет между деревьями, туда, где светлеет небо от вечных пастушьих костров. — Когда первый раз ко мне прибыли люди из ваших земель, они все жалели, что сюда нельзя добраться кораблем. Я это исправил. Теперь они будут жалеть, что на гору нельзя взлететь, как птицам. Но с этим я пока ничего сделать не могу. Там границы моих владений.

— Где именно «там»? — Титай следит за его рукой.

— Видишь темный хребет? Это Калафатлар. За ним море. Там границы моей Алексы, княжества Феодоро. А море не принадлежит никому.